Т-34 — истребитель гархов
Шрифт:
Красавица невеста Най бежала от хана, пожелавшего жениться на ней, в день свадьбы. Хан был известен своей жестокостью и вспыльчивым нравом, и Най не желала стать его супругой. Хан погнался за нею лично — во главе отряда лучших наездников. У края великой пустыни красавица, видя, что ее неумолимо настигают, достала из седельной сумки голубой платок с зеленой каймой, и бросила за спину. Когда платок коснулся земли, тотчас возникло чудесное озеро с прохладной чистой водой, зеленым пастбищем вокруг и тенистой рощей у самого берега. Отряд хана остановился: усталые кони принялись пить и не подчинялись наездникам. Хан в гневе зарубил своих слуг и бросился в погоню за ускользающей невестой. Красавица увидела, что бежать от жениха не удается, и направила верного коня в самое сердце редких в этих местах зыбучих песков. Пески сомкнулись над головой дерзкой беглянки. Хан, разгоряченный погоней, не отступил, и бросился вслед за строптивой невестой. Пески навеки поглотили и хана, и всадницу, но не дали им упокоения, а лишь бессмертие. С тех давних пор в пустыне появилась блуждающая сопка — это обезумевший хан гонится за своей упрямой невестой, и не знают они отдыха ни днем, ни ночью. Если же путники встретят блуждающую сопку, то эта сопка начинает кружить вокруг них, и нельзя ее обогнать на самом быстром скакуне, нельзя свернуть — сопка все равно преграждает путь, окружает путников и забирает в подземный мир. Слуги жестокого хана, отважные и преданные воины, превратились в белых журавлей, и с тех пор живут на озере Най-Нур, покидая его только на зиму.
— Что-то мне это напоминает. — Серапионов задумчиво смотрел на тихую воду озера.
— Озеро как озеро. — Канунников с удовольствием оглядывался, лежа на упругой травке. Бойцы радостно купались, смывая с себя грязь недельного перехода. Монголы уселись неподалеку и что-то весело обсуждали — то и дело доносился сдержанный смех.
— Да нет, я не про озеро. История с платком невесты что-то напоминает. — Арсен потер седой висок.
— А, это Василиса Прекрасная… Или Премудрая? Не помню, — засмеялся Канунников. — Разные няньки по-разному сказки сказывали.
— Точно! Рукавом махнула — озеро, другим — гуси-лебеди по озеру плывут! Знаешь, что приходит в голову?
— Да, Арсен Михайлович.
— И что же?
— Что такие же объекты есть и у нас.
— Могила Дракона гораздо южнее. Там ничего интересного — ископаемые останки ящеров, обломки костей. Нам нужен, — Канунников вытащил из планшета свою карту, — вот этот кусочек пустыни. Отсюда — день верхом. Караван с поклажей дойдет за два.
Дорж улыбнулся краешком губ: он всегда так улыбался, когда внимательно слушал и запоминал.
— Автомобили оставим здесь. При автомобилях останутся водители и взвод стрелков с зенитным пулеметом — этого хватит. С собой возьмем лошадей с водой, провиантом, радиостанцией и приборами.
Серапионов знал план давным-давно в мельчайших подробностях, но тоже не пропускал ни единого слова.
— Я убежден, что цель, к которой стремился барон Маннергейм, именно здесь. Скорее всего, он что-то сумел понять еще во время Русско-японской войны. Он воевал именно здесь, в Маньчжурии. — Дорж в изумлении поднял брови и посмотрел на генерала. Генерал подмигнул Канунникову, призывая того продолжать. — Через несколько лет барон пытался проникнуть сюда через Памир, уже с экспедицией, под видом этнографической миссии, но встретил при движении к сердцу пустыни такой отпор, что даже его железная воля была вынуждена уступить. Более того, я слышал версию, что именно отчаянное и жестокое невезение, постигшее экспедицию барона, привело к тому, что после революции он прекратил службу в российской армии, храня верность убитому государю, и отправился в Финляндию, где занялся государственной деятельностью. Похоже, именно здесь он навсегда простился с мечтой о секретах монгольской пустыни.
— Позвольте, — раскосые глаза Доржа расширились до предела, — так это тот самый маршал Маннергейм?
Серапионов рассмеялся, запрокинув голову:
— Мой милый Дорж, если бы ты не был так поглощен Востоком, то хотя бы изредка вспоминал о Западе. Карл Маннергейм покинул Россию в чине генерал-лейтенанта, не желая больше служить стране без государя. Убежден, что маршал до сих пор хранит портрет Николая Романова.
Близился час вечерней прохлады, и Канунников выстроил отряд, чтобы в последний раз перед выходом проверить готовность. Генерал сделал необходимые распоряжения остающимся бойцам и занял свое место в караване.
— Отряд! В колонну по одному, дистанция один корпус, марш!
Дорж перевел команду проводникам, и караван медленно отправился вслед за Канунниковым в сторону остывающей пустыни. Три десятка всадников вытянулись в линию. Свободные от наездников лошади были навьючены, и их вели в поводу в середине колонны. Арьергард и авангард группы состоял из лучших стрелков; руки их были заняты только оружием, а глаза блуждали по сторонам, выискивая цель.
К закату отряд продвинулся прилично. Пока солнце еще давало рассеянный свет из-за гряды холмов, устроили привал. Лошадей расседлали и стреножили, поручив заботам проводников. Арсен Михайлович вызвал командира разведчиков лейтенанта Кухарского, пятерых стрелков и отправился с ними на вершину соседней сопки. Батареи радиостанции были тяжелы, как и положено мощным батареям, но генерал не позволил стрелкам прикасаться к оборудованию. Их дело — охранять. Всю дорогу к вершине Серапионов шел впереди, легко неся на плече зеленый ящик. Костя Кухарский шел следом за генералом. Его совершенно не раздражал песок, оползающий под ногами и делающий шаги вверх эффективными только на треть. Физические нагрузки доставляли Косте удовольствие. Помимо острой памяти, необходимой разведчику, он обладал великолепной спортивной подготовкой, никогда не упуская случая проверить ее в деле.
Стрелки расположились вокруг вершины сопки, приняв каждый по сектору для наблюдения. Генерал взял на себя шестой сектор, удобно расположившись со своим карабином. Тем временем Кухарский подключил аппаратуру и поднял к ночному небу металлическую антенну на легком бамбуковом шеете. Шорохи в наушниках стали громче.
— Первый, я — Вершина, я — Вершина. Прием.
— Я — Первый, слышу Вершину хорошо, только вот совсем не вижу. — Голос Канунникова звучал ясно. — Приступайте к выполнению задачи.
Федор остался в лагере с маленькой пехотной радиостанцией. «Командир экспедиции должен находиться при основных силах», — отрезал генерал, и Канунников был вынужден отказаться от подъема. Вместе с ним остался и Дорж, но лишь на время обустройства лагеря. Тщательно переведя монголам распоряжения Канунникова и убедившись, что все друг друга поняли, он отправился к вершине темной сопки широким легким шагом, и подоспел как раз к концу первого сеанса связи.
На очереди был лагерь у озера. Лейтенант Кухарский вращал верньеры, слегка подсвеченные особой краской, до тех пор, пока тонкий золотистый волосок на шкале не добрался до нужной частоты. В чашках наушников зазвучали тихие слова радиста:
— Я — Вода. Прием. Я — Вода. Прием…
— Вода, я Вершина! — отозвался Кухарский, щелкнув тумблером микрофона. — Доложите обстановку. Прием!
— Вершина, я — Вода! Все спокойно. Происшествий нет. Заболевших нет. Прием.
— Говорит Вершина. Следующий сеанс связи по расписанию. Отбой!
— Есть отбой! — голос радиста оборвался щелчком выключателя.
Кухарский снял наушники.
— Все готово, товарищ генерал! У озера все спокойно.
— Вот частоты, Константин. — Седой подал Кухарскому листок. — Нужно, чтобы Дорж внимательно прослушал эфир.
Кухарский подключил еще пару наушников и протянул их Доржу. Затем развернул молочно белевший в темноте листок и направил на него свет фонарика. Пробежав глазами несколько рядов цифр, Константин поднял брови и весело присвистнул. В таких диапазонах он не работал никогда.
— Давай, пересмешник, приступай, — хохотнул Арсен Михайлович, извлекая из заплечного мешка теплую куртку с каракулевым воротником. В пустыне стало неимоверно холодно. Бледный серп месяца и звезды уже казались не игривыми и сказочными, а злыми и холодными — от легкого ветра наворачивались слезы.