Т-а и-та
Шрифт:
— Прихватите и нас с Земфирой, — просит Алеко.
Чрез минуту, депутация, во главе со Стешей, несущей сонную Глашу, крадется из умывальной, сопровождаемая напутствиями и пожеланиями остающихся. Среди последних возникают новые разговоры, новые горячие споры.
— Глаша, это — невозможное имя, — возмущается поэтичная «невеста Надсона». — Глаша… Глафира… ужас!
— Назовем ее как-нибудь иначе, это ни к чему не обязывает… — предлагает донна Севилья. — Ах, — с пафосом добавляет она, — у русских нет совсем красивых имен. Это не Испания. Если бы ее можно было назвать донной Эльвирой… донной Лаурой, донной Альфонсиной… Как это было бы прекрасно.
— Перестань грешить, Галкина! — неожиданно и сурово обрывает ее Капочка Малиновская. — Католическое имя для русской — это невозможно!
— Ничего тут нет грешного, ей Богу, — хорохорится Ольга, — откуда ты взяла?
— А произносить имя Господа Бога твоего всуе — грех и ересь сугубая, — не унимается Капочка.
— Mesdames, уймите же эту святошу — уже сердится Ольга.
— Простую смертную, грешницу, святошей называть — троякий грех и ересь, — бубнит Малиновская, награждая Галкину уничтожающим взглядом.
— Mesdames, держите меня, а то я, Бог знает, что с ней сделаю! Я не отвечаю за свой испанский темперамент! — внезапно разражается смехом донна Севилья.
Вдруг Золотая рыбка ударяет себя ладонью по лбу.
— Придумала! Придумала! Это не имя, а прозвище. И какое красивое! Какое подходящее! — звенит ее стеклянный голосок.
— Ну? — срывается у всех одним общим звуком.
— Мы станем называть ее «Тайной». Неправда ли, хорошо? — и красивые глазки девушки вспыхивают и загораются оживлением.
— Лидочка, ты — богиня мудрости, ты — сама Афина Паллада! Дай я тебя поцелую за это!.. — и Муся Сокольская, Хризантема, с поцелуями бросается на грудь подруге.
— «Тайна института». Это и красиво и… и… Удобно. Так и будем называть ее «Тайной», — продолжала развивать свое предложение Золотая рыбка, сама, очевидно, восхищаясь пришедшей ей на ум мыслью.
— Великолепно! Очаровательно! — восклицает Хризантема.
— Тайна! Это адски хорошо!
— Лучше всяких испанских имен, пожалуй, — соглашается и донна Севилья.
— А жаль, — смеется Маша Лихачева, — что не испанское имя мы дали Глаше. Лишим этим возможности нашу донну послать прошение испанскому королю разрешить принять на себя крещение нашей дочки.
— Глупости говоришь, — вспыхивает и смеется Ольга.
— А разве ты не думаешь постоянно об Альфонсе испанском? А? Сознайся. Послала бы ему прошение и подписала бы: «Русско-испанская подданная Донна Севилья Галкина». Не правда ли, хорошо звучит, mesdames?
— Олечкино прошение не было бы принято, — смеются институтки.
— Но почему? Она ведь приложила бы к нему гербовую марку со штемпелем, как следует…
— Mesdames, мы уклоняемся от главной темы. Нравится придуманное прозвище или нет? — и Золотая рыбка обегает оживленным взглядом лица подруг.
— Браво! Браво! Чудесно! Бесподобно! — звучат кругом голоса и сдержанные аплодисменты.
Одна Капочка недовольна, качает головой и шепчет:
— Тайна! Не христианское, а языческое что-то. Грех и ересь.
— Сама-то ты ересь в квадрате, в кубе… — смеется Ольга Галкина.
— Mesdames, вы спать не даете! Адски спать хочется, а вы тут тары-бары… — и неожиданно на пороге умывальной появляется комичная заспанная фигура Неты Козельской, «Спящей красавицы». Ее косы распустились, обычно большие глаза сузились от света, одна щека, отлежанная на подушке, вся в рубцах, пылает, другая нормально бела. — Это просто нелюбезно, mesdames, будить по ночам, — шипит она сердито, — адское свинство.
Нету обступают подруги. Ей поясняют всю суть дела.
Можно ли спать в такую ночь, когда у них появилась маленькая Тайна, крошечная дочка, внучка, племянница, и когда они все сразу стали мамами, бабушками, тетями, дедушками, когда начинается новая жизнь, полная тайны, прелести, очарования…
— Ах, mesdames'очки, как это хорошо! — внезапно оживляется и Нета, и вся ее сонливость исчезает мгновенно. — Только Комильфошке не надо говорить. Наша Савикова терпеть не может детей, рожков, сосок и пеленок.
— Да какие же рожки и пеленки, когда Глаше… то есть, Тайне, скоро исполнится пять лет…
— Ну да, конечно… Только Лулу Савикова и пятилетних детей не терпит.
— Ну так пускай она будет мачехой «Тайны», если так, — сердито решает «невеста Надсона» и декламирует с ей одной свойственным пафосом и увлечением:
Тяжелое детство мне пало на долю; Из прихоти взятый чужою семьей, По темным углам я наплакался вволю, Изведав всю тяжесть подачки людской…— Тьфу! Тьфу! Тьфу! Пять типунов тебе на язык и вдвое под язык… не пророчь… — замахали на «Невесту» подруги, — с чего ты взяла, что у нашей Тайночки будет тяжелое детство?.. У нее любящий отец, столько теток, бабушка, дедушка, все родство налицо…
— Но раз у нее мачеха…
— Ах, вздор!.. Лулу — мачеха, но кроме того и мать будет… Мы Земфиру выберем; она самая серьезная и тихая, — предлагает «Хризантема».
— Да, да. Выберем Мари в матери Тайны, — в забывчивости кричит Маша Лихачева.
В тот же миг распахивается дверь из коридора.
— Ур-р-ра, mesdames! Победа! Победа! Бисмарк Согласен, Тайна принята! — врываясь во главе вернувшейся депутации, кричит, забывшись, во весь голос Ника Баян.