Т. 4. Сибирь. Роман
Шрифт:
Правда, Акимов заметил, что Ефим с первой минуты захватил разговор в свои руки. Он без передыху расспрашивал Филарета и старуху то о медосборе, то об урожае на кедровый орех, то о зимней рыбалке на озерах.
— Приустали мы, Филарет Евсеич, в дороге. Дозволь нам с парнем поспать часок-другой, — сказал Ефим, когда Акимов отодвинул от себя кружку из-под чаги.
— А проходите вот сюда, в горницу. Я сейчас на пол кину тулупы и подушки подам. — Филарет собрал с вешалки целую охапку овчинных шуб и унес их в другую половину дома. Потом он нагрузился
Прямо на полу возникло обширное ложе из тулупов и дох. Акимов сбросил пимы, снял верхницу, вытянулся во весь рост, закинув руки за голову. Ефим вышел на минутку во двор — освободить коней от выстойки и кинуть им корму. Скоро ли он пришел, когда лег рядом, Акимов не почуял. Он спал целых три часа беспробудно. Его разбудил Ефим, встряхнув за плечо:
— Вставай, паря Гаврюха, день на дворе. Пора нам дальше ехать. К ночи надо до Лукашкиного стойбища добраться. Тут нам припаздывать нельзя: дороги готовой нету. Хорошо, если тунгусы нартами накатали, а если целяк пойдет, сильно не поскачешь.
Но Филарет, услыхавший слова Ефима, обнадежил: дорога есть, недавно тунгусы выходили к нему на заимку за мукой. На четырех нартах приезжали. Олени прошли путь свободно, даже бока у них не впали. Да и снегу пока не предел. С осени выпал до колен, и на том застопорило. Гляди, вот-вот подбросит еще. К середке-то зимы так надует, что сугробы возле заимки выше трубы поднимутся.
На дорогу хозяева вновь покормили гостей. Старуха вытащила из печки и подала на стол, на сковороде, жареного карася. Это был карась-гигант. Его жирные, желтые бока спускались со сковороды, а сковорода занимала четверть стола.
— Вот это зверь! Ей-богу, таких ни разу не видел! — воскликнул Ефим, присаживаясь рядом с Акимовым. — Где ты его такого, Филарет Евсеич, выхватил? Да ведь, если такого приручить, он за всяк просто лодку таскать сможет!
Диковал над такой рыбиной и Акимов.
— Речной кит! Смотри-ка, какой у него лобяка! Чем же он такой выкормился?
Филарету было приятно удивление гостей. Он степенно поглаживал длинную, почти до пояса, сивую бороду, улыбался беззубым ртом.
— Озерный он. А кормежки тут в озерах — сколько хочешь. Сеть с сыном поставили. Вот он и ввалился. Да так запутался, что простую нитку перегрызть не смог. Вытащили мы его на лед — глазам не поверили.
А уж как изжарен был карась, до чего вкусен он был — тут ни у Акимова, ни у Ефима слов не хватило! Они только языком прищелкивали.
Акимов еще в пору своих путешествий с Лихачевым заметил, что здесь в Сибири, — в деревнях ли, на плесах ли рек, на охотничьих станах — еда отличалась особенным вкусом. Доводилось ему бывать в Петрограде в самых лучших ресторанах, посещал он и званые обеды дядюшки, на которые собирались светила русской науки, — уж там-то чего только не подавали! Иное блюдо так заковыристо называлось, такой иностранщиной веяло от этого названия, а вот есть такое хитроумное угощение приходилось с трудом. А тут простой жареный карась, а удовольствия от него
— Тут все ближе к природе, Ваня, а природа полна и тайн и чудес. Вот простая штука — пельмени. Ел ты их множество раз. А знаешь ли, что настоящий сибирский пельмень стряпается из четырех сортов мяса: говядина, свинина, баранина, дичина (сохатина, оленина, козлятина). И дело не только в мясе, а и в тесте, в которое необходимо плеснуть несколько ложек крепкой заварки чая. Чтоб пельмень получил неотразимый вкус, его непременно промораживают насквозь, а потом ссыпают в мешок из грубой конопляной нитки и держат в мешке на улице. Хитрое ли дело — конопляный мешок? А вот нате-ка! Содержит, по-видимому, какие-то такие свойства, которые превращают пельмень в волшебство.
Вот и в этом карасе было что-то такое, что можно было назвать волшебством.
— Как вы, хозяюшка, сумели так вкусно изжарить карася? — спросил Акимов смутившуюся старуху, для которой даже странным показался этот вопрос.
— Как всегда. Распорола, очистила, посолила, на сковороду положила, в печь поставила, — перечисляла старуха, все-таки польщенная вниманием гостя к ее стряпне.
— Ан нет, Фекла, про одно забыла сказать, — перебил ее Филарет.
— Ты чё, старик?! Все сказала.
— Нет, не все. Забыла про молоко, — напомнил Филарет.
— И вправду забыла про это, — спохватилась старуха. — Как класть карася на сковороду, подержала его в молоке.
— А для чего это? — продолжал любопытствовать Акимов.
— А чтоб тинный дух от него отошел и мясо стало нежнее, — объяснила старуха.
— Вон оно в чем дело! Вот в этом-то, видать, и загвоздка, — заключил Акимов и переглянулся с Ефимом, который так был увлечен этим разговором, что позабыл о конях. Их надо было напоить прежде, чем запрячь в сани.
Прощаясь у ворот с Филаретом, Акимов попробовал предложить плату за приют и еду, но старик даже слушать об этом не стал:
— Да что ты, паря, как можно такое? Разве мы торгаши какие? Не по-людски это! Нет, нет, паря, не позорь нас.
По правде говоря, Акимов не должен был делать этого. Все заботы такого рода лежали на Ефиме. Но уж очень растрогала Акимова и вкусная еда, и простота стариков с затерянной в тайге заимки.
Однако, когда отъехали от усадьбы с полверсты, Ефим отчитал Акимова:
— Ты, паря, на будущее остерегайся давать плату за приют. В наших местах такое не принято, и можешь людей ужасть как разобидеть. У нас пригреть человека, накормить его почитается божьим делом. Здешний ли ты, беглец ли, а умереть с голоду тебе не дадут и замерзнуть — тоже. Одни вот только старообрядцы да скопцы такое вытворяют, так за это люд-то наш ни в какую их за своих не считает… Ну, еще эти душегубы, какие в Чигару на постоялый двор слетелись. Да тех что считать?! Коршуны!
— Понравились старики мне… Виноват, дядя Ефим. А сын-то у них где?