Т. 4. Сибирь. Роман
Шрифт:
— Только что, милая барышня, имел разговор с начальником пристани. Пароход вот-вот появится на нашем плесе. О, да вон, посмотрите! — вдруг воскликнул Насимович и вскинул длинную руку с зонтом. — Видите над лесом клубочки дыма? Это пароход дымит. Еще десять — пятнадцать минут, и он покажется из-за поворота.
— Вижу, вижу. Благодарю вас.
Катя стремительно отошла от Насимовича, стараясь всем своим видом подчеркнуть полную непричастность к этому человеку. Коротая эти нескончаемые, тягучие минуты ожидания, она двинулась по самой кромке прибрежного яра, как бы навстречу пароходу, вновь и вновь вспоминая и обдумывая все свои прошлые встречи с Акимовым.
Крутой изгиб реки долго скрывал
Когда Катя вернулась к мосткам, соединявшим берег с дебаркадером, она увидела суетившуюся толпу людей и длинную, в целую версту, вереницу извозчиков, сдвинувшихся от пакгаузов сюда, к мосткам главного дебаркадера.
Оказавшись в толпе, Катя не стояла на одном месте. Она двигалась по мосткам то выше, то ниже, особо не сопротивляясь тому вращению, которому подвергался каждый, кто оказывался в этом живом месиве. Один раз она столкнулась лицом к лицу с Насимовичем. Портной посмотрел на нее равнодушным взглядом, будто в самом деле не знал ее. Чувство какого-то детского, бездумного озорства на мгновение охватило ее, и она, лукаво прищурив глаз, подмигнула ему. В ответ на ее выходку Насимович крепче сомкнул губы, и Катя поняла, что он не одобряет даже такую малую степень лихачества.
Вскоре пароход, оказавшийся однопалубным, изрядно поношенным и не таким уж белым, каким он представлялся Кате издали, в освещении небесного светила, шумно спуская пары, стукнулся бортом о дебаркадер, загруженный и забитый людьми до отказа.
— Посторонись! Посторонись, любезные! — послышался вдруг звонкий голос, перекрывший гам и шум толпы. Люди расступились, и к месту выхода пассажиров, где сейчас лежал гибкий широкий трап, проследовал наряд полицейских под командой жандармского офицера, который не переставал покрикивать, краснея от натуги: — Посторонись, господа! Посторонись!..
У Кати словно сердце оборвалось. «Значит, Ваня на пароходе. За ним пришли», — подумала она и, расталкивая плечом впереди стоявших, стала пролезать ближе к пролету, через который будут выходить пассажиры. «Пусть Ваня увидит меня. Все-таки ему легче будет оттого, что товарищи не забыли о нем», — проносилось в уме Кати.
Она продиралась сквозь толпу энергично, упорно, невзирая на ругань, которой то и дело награждали ее и мужчины и женщины. Оборвав беличьи манжеты и пуговицы и получив от какой-то сердитой бабы ощутительный удар по шее, Катя протиснулась к самому краю толпы, отжатой нарядом полицейских на три шага от сходней, кинутых на дебаркадер матросами парохода.
— Боже мой! Откуда вы появились, барышня, в столь далеких краях?! — воскликнул человек, оказавшийся напротив Кати. Их разделяла только полоска трапа.
В один миг Катя вспомнила этого человека. Она часто встречала его возле Петроградской предварилки, когда доводилось носить Акимову передачи. Несколько раз тогда этот человек, выдавая себя за отца арестованного рабочего, находившегося в этой же тюрьме, пытался заговорить с ней. Но было в нем что-то такое, что не располагало к откровенности. Может быть, это лицо с нарочито простецким выражением, с припухшими веками, одутловатостью щек и подбородка и вялые, вроде бы охваченные дымкой полусна, блеклые, под цвет ненастного неба, глаза?.. Как он тут, в Томске, сам-то оказался? Какая его нужда пригнала из столицы сюда, в этакую даль? А может быть, забота о сыне, печаль отца? Вероятно, сын его проследовал по той же дороге, что и Ваня Акимов, — в Нарымскую ссылку. Катя хотела уже сказать этому человеку, что свела их вновь
— Вы о чем, милейший, говорите? Вы обознались, — твердо сказала Катя, хотя от волнения у нее дрожали ноги.
— Ну уж нет! Голосок у вас, барышня, приметный: раз услышишь — вовек не забудешь, — продолжая бешено вращать глазами, сказал человек и протянул руку, чтоб схватить Катю за плечо.
— Прошкин, смотреть в оба!.. — Грубый окрик звонкоголосого жандарма сбил его руку.
Кате было достаточно и этого замешательства. Все решили секунды. Она скинула шляпку, присела и ловко юркнула в толпу. Когда Катя высунула голову, чтобы убедиться, не спешит ли за ней Прошкин, она увидела его стоявшим на том же месте. Теми же округлившимися, ястребиными глазами он всматривался в каждого человека, выходившего с парохода. Одутловатое, широкое лицо Прошкина было искажено гримасой отчаяния. Одна добыча явно ускользнула, а вторая пока не торопилась идти в западню.
Катя поняла, что ей надо уходить, и уходить немедленно. Она протиснулась сквозь толпу, запрудившую дебаркадер, на берег и тут, не сдерживая себя, почти рысью кинулась куда глаза глядят. Завернула в один переулок, потом во второй, в третий и вскоре оказалась на безлюдной мостовой, ведущей в гору.
Катя наконец остановилась. Переводя дух, она увидела прямо перед собой озеро, по которому плавали гуси и утки. Берега озера местами были обсажены тополями, кустами акации и черемушника. То там, то здесь белели скамейки, на которых в летнее время коротали свободные часы жившие тут, по так называемому Белозерью, мещане и рабочие. Сейчас на берегу было пусто и сиро. Катя опустилась на скамейку, прикрытую гибкими ветками акации. Отсюда хорошо просматривались все дорожки, сбегавшие в низину, к озеру.
Прежде всего надо было привести себя в порядок. Катя достала из сумочки зеркальце, пудреницу, расческу. Поправив волосы, она заколола их запасными приколками вместо потерянных в толпе на пристани, платочком вытерла вспотевшее лицо, попудрилась, надела шляпу, сдвинув ее широкие поля на лоб больше обычного. Критически взглянув на себя в зеркальце, она осталась довольна. На лице уже не было заметно никаких следов тревоги и напряженного бега. Но вид беличьих манжет на жакете опечалил ее. На левом рукаве манжета болталась, почти оторванная напрочь, на правом из манжеты торчали клочья. Появиться в таком виде на людной улице просто было немыслимо.
По обыкновению, Катя всегда носила в сумочке, в металлическом патрончике, иголки и нитки. Но, ощупав сумочку снова и снова, она вспомнила, что перед отъездом из Петрограда, разгружая сумочку от менее нужных предметов, ока сунула свой швейный патрончик в чемодан.
Спасли положение булавки. Катя всю жизнь спешила и всегда чуть припаздывала. В таких случаях хорошо выручали булавки. Они могли заменить пуговицу, кнопку, пряжку и даже шов. Катя сунула руку под воротник жакетки. Там оказалась целая сокровищница — три булавки. Четвертой булавкой был заколот внутренний карман жакетки. Она и сама не знала, почему пустой карман был тщательно заколот, но четвертая булавка окончательно ее выручила. Две булавки пошли на левый рукав и две на правый. Теперь, искусно скрыв изъяны своей одежды, она могла бы пройти в жакетке даже перед строем модниц, и те ничего бы не заметили. Внешне все выглядело образцово.