Та, что меня спасла
Шрифт:
– Эдгар! – вскрикивает она и мечется, выгибается дугой в моих руках, а я продолжаю ласкать её языком до тех пор, пока она не утихает и не пытается отодвинуться.
– Дай мне минутку. Прийти в себя.
– Всё так плохо? – улыбаюсь, когда она вздрагивает от ещё одного прикосновения языка.
– Я бы сказала – слишком остро. И давай уже слезем с этого дурацкого дивана. Он терзает мой музыкальный слух.
Мы валимся на пол. Тянем за собой шкуру искусственного мамонта. Кутаемся и обнимаемся. Она всё ещё дрожит, а я по-прежнему
У неё глаза сверкают. Губы сладкие.
– Иди ко мне, – ложится она на спину, тянет меня за собой и раздвигает ноги. – Хочу тебя. Ты мой, и я никому тебя не отдам.
– Я сам никуда не уйду и никому не отдамся, – вхожу в неё осторожно, позволяя подстроиться, притереться. Она слишком узкая, но влажная и горячая.
Я толкаюсь в неё бёдрами. Вхожу и выхожу. Она движется вместе со мной. Обхватывает ногами поясницу.
– Да! Наконец-то! – шепчет удовлетворённо. – Так, как я хотела и ждала!
Её слова заводят меня неимоверно. Нет сил терпеть, но я держусь до тех пор, пока она снова не достигает пика. Вхожу глубоко, как только могу. Оргазм закручивает меня по спирали – с каждым толчком-витком всё ярче. И там, на самой-самой глубине я наконец затихаю. Расслабляюсь. Мне хорошо так, что я готов уснуть на ней. Не выходя. Не шевелясь. Это ощущение защищённости, будто я дома, и все мои тылы надёжно закрыты.
– Спи, мой хороший, – шепчет Тая, целует, убирает пряди со лба, кутает в лохматое покрывало. – Спи. А я постерегу твой сон, чтобы никто тебя не украл.
Мне хочется возразить. Возмутиться. Какие воры? Я сам никуда и ни за что не уйду, не брошу, не отдам. Тут впору ещё поспорить, кто из нас желанная добыча. У меня скоро нервов не останется и сил от ревности, что испепеляет, стоит только кому-то посмотреть на неё или сказать что-то типа «девочка». Я готов всех их порвать на мелкие клочки за подобное!
Но я ничего не успеваю сказать – проваливаюсь в сон, прижимая таю к себе. Ерунда, – вспыхивают и гаснут мысли, – скоро, совсем скоро всё изменится.
Жаль, я не знал, как был близок к истине. Жаль, что истина вильнула хвостом и скрылась в королевстве кривых зеркал…
29. Тая
Он спит в моих объятиях, а я стерегу его сон. Чувствую: ему отчаянно нужна передышка. Я, наверное, сейчас похожа на самку, что охраняет детёныша. Глупо так думать: Эдгар большой и сильный, а я по сравнению с ним – заморыш, хоть и не так изнежена, как кажется. Я высокая и крепкая. Как жаль, что он не хочет детей. Я пью таблетки регулярно, чтобы он больше не сердился и не волновался. Я до сих пор помню его ярость после истории с Леоном.
Мне стыдно: я не спрашиваю ни об Эльзе, ни о детях. Леон… взрослый мальчик. И я не то чтобы вычеркнула его из своей жизни – избегаю и упоминаний, и разговоров.
Кажется, я уснула. А очнулась от его поцелуев. Эдгар умел любить. В том самом интимном смысле. Идеальный для меня. Щедрый, увлекающийся, чуткий. Это и опыт, и, наверное, талант – так чувствовать партнёра. Вот в этом он всегда честный и открытый. В чувственной любви. Во всём остальном – книга на замке. Я знаю, что должна и подождать, и потерпеть, но внутри копится отчаяние. А ещё эти барышни со сплетнями…
–Скажи, их было много?
Эдгар приподнимает бровь и гладит моё лицо пальцами. Рисует непонятные узоры на щеках и подбородке.
– Полагаю, ты о женщинах в моей жизни, – в уголках его губ – ямочки, а возле глаз – лучики морщинок. Он пытается не улыбаться. Я вздыхаю.
– Да.
– Не так много, как может показаться и уж значительно меньше, чем об этом говорят. Твой художник тебе что-то наплёл? Раньше ты не спрашивала.
– Раньше мы вообще мало разговаривали, Эдгар. Больше противостояли да спорили. Ты… командовал, а я то делала вид, что слушаюсь, то сопротивлялась. Все эти Миры, Елены…
– Остались в прошлом, Тая, – договаривает он мою фразу. – Сейчас они для меня не существуют.
– Зато ты для них существуешь, и ещё как.
Эдгар настораживается. Смотрит пристально.
– Сегодня Аль собирал бомонд в студии. Учил их рисовать. Они почти всё время сплетничали. Обсуждали тебя. Да и меня тоже.
– Твоего Альберта нужно пристукнуть. Что за блажь? – Эдгар сердится. – Что за необходимость развлекаться разговорами этих пустозвонок в то время, когда ты находишься в доме?
– Не злись. Это… очень познавательно.
– Я не хочу, чтобы ты расстраивалась, Тая. Мне даже знать не обязательно, что они тут несли, чтобы понять: ты снова забиваешь голову всякой чепухой. Они для меня, считай, пустое место. Все эти Елены, Миры и кто там ещё.
– Пустое так пустое, – покладисто соглашаюсь, понимая, что не хочу ничего рассказывать.
Эдгар садится. У него сердитый взгляд и растрёпанные волосы. Я скребу пальцами по его щетине, и он, коротко выдохнув, прикрывает глаза.
– Я хочу, чтобы ты знала, – он ловко перехватывает мою руку и целует в ладонь. – Даже если кто-то скажет слишком убедительно, что я негодяй, бросил тебя, обманул – не верь. Не верь никаким сплетням. Женщины порой чересчур коварны и умеют убеждать.
Не знаю, зачем он сказал это. Слишком сложно успевать за его мыслями. НО в словах его – какой-то подтекст, что ускользнул от меня.
– Они убеждены, что я беременна. Обсуждали на все лады. Твоя Анна, что сочетала нас браком, слишком болтлива. Кроме неё некому больше распространять подобные сплетни.