Та, что превращает время в пыль
Шрифт:
Через полчаса я сдалась – глаза уже слипались. Поднесла чашку к губам, собираясь допить свой излюбленный напиток и… недоуменно поставила на стол. Чашка была пуста.
– Серьезно? – спросила я в тишину особняка.
Несмотря на усмешку на губах, мне было совсем не весело. Даже как-то… не по себе. Ведь я-то знала, что, даже задумавшись, не смогла бы допить залпом горячий кофе – я всегда ждала, когда он немного остынет. Но и о призраках-любителях кофе я слышала впервые.
– Не смешно, – буркнула я, направляясь в спальню. А у самой по спине пробежал холодок. Я вдруг почувствовала себя под прицелом невидимых глаз, и отогнать эту навязчивую мысль оказалось не так-то просто.
На
Я вернулась в спальню и села на кровать, скрестив ноги. Итак, похоже в «Лавандовом приюте» действительно водились духи. Я задрала голову вверх, словно пытаясь взглядом проникнуть сквозь потолок на чердак, где, по словам бабушки, обитал призрак бедняжки Тили, погибшей в годы войны. Неужели это действительно она безобразничала в доме? Или… кроме нее здесь был кто-то еще?
От этой мысли я окончательно растеряла самообладание. Да, я люблю истории о призраках – но, как оказалось, не тогда, когда являюсь их героиней! Нервно сглотнув, я пошла на кухню. Даже сейчас, залитая солнечным светом, она не казалась мне безопасной. Чашка стояла там, где я оставила ее вчера – ну хоть на этом спасибо.
Мелькнула еще одна догадка, более приземленная и лишенная сверхъестественных объяснений – что я попросту оказалась лунатиком, и это именно я брожу по дому по ночам и переставляю книги. Но стать вдруг лунатиком на семнадцатом году жизни – почти так же фантастично, как и встретить в доме призрака. Да и история самопередвигающейся и самоопустошающейся чашкой в эту теорию никак не вписывалась.
Мне свойственно подходить к самому простому делу со всей серьезностью и основательностью. Вот и сейчас я запаслась блокнотом и перед тем, как отправиться спать, набросала схематичные рисунки всех комнат «Лавандового приюта». Зарисовала примерное расположение книг, расположение треклятой чашки и антикварных кукол в закрытой бабушкиной спальне. И только после этого с чистой совестью и чувством выполненного долга отправилась спать.
Наутро я встала в боевом расположении духа и решительно принялась обследовать дом. Вердикт: статуэтки на камине переставлены, книги в библиотеке поменялись местами – и, что самое любопытное, полки с новыми книгами, которые из дома привезла с собой я, оказались нетронуты, а вот те, которым насчитывалось уже больше полутора веков, поменяли свое прежнее расположение.
Итак, настало время признать очевидную истину: в моем доме обитали призраки.
Глава вторая
Ночь снова меня позвала.
Я резко открыл глаза, словно бы какая-то сила сама распахнула веки. Поднялся с кровати, не зажигая газового светильника, добрался до двери – тьма была мне родной, и я превосходно в ней ориентировался.
С тех пор, как я остался один, как моя Орхидея в очередной раз вырвала из груди и растоптала мое сердце – и долгие года до ее появления в моей жизни, я спал в одежде. Наверное, было глупо на что-то рассчитывать, но я не мог позволить себе тратить драгоценное время на лихорадочные поиски одежды. Да, я отчаянно верил – или же опять путал веру с надеждой – что однажды, когда ночь снова меня позовет, я стану не жнецом, а спасителем.
Я выбрался из дома, стараясь не потревожить покой дремлющих слуг – чудаковатых, но милых супругов Эйзерваль. Они, увы, были уже немолоды, и спали плохо и чутко.
Ночь была безлунна, и лишь газовые фонари вдоль улицы разбавляли густые чернила, разлитые над городом. Я шел, постукивая тростью по мостовой, и иной раз мне казалось, что над моей головой висят огромные часы, методично отстукивающие минуты. Минуты… до чего? Или же стук чьего-то сердца, которое вот-вот остановится.
Я спешил, но старался не привлекать к себе лишних взглядов, как репейник, вцепляющихся в меня. В эти мгновения меня будто окружал некий ареол, невольно притягивающий ко мне чужие взгляды. Мимо, грохоча колесами по мостовой, промчался экипаж. И если кучеру я оказался безынтересен, то сидящая внутри кеба леди внимательно на меня посмотрела. И тут же, словно чего-то испугавшись, поспешно отвернулась от окна. Что-то в моих глазах ее напугало.
Пожав плечами, скрытыми черным фраком, я свернул в проулок. Я шел, ориентируясь на некое внутреннее ощущение – словно вместо моего сердца был моток пряжи, а кто-то невидимый там, в темноте переулка, осторожно наматывал нитку, притягивая меня к себе. Кто-то – я знал это наверняка, и все же, парадокс, не переставал надеяться – мертвый.
Проулок закончился тупиком – высокой глухой стеной каменной громады. В углу, скрытое полумраком, лежало девичье тело. Я приблизился к ней, инстинктивно стараясь ступать мягко, позабыв, что она уже никогда не сможет услышать меня. Сейчас она бредет по Пустыне Снов, но где закончится ее путь, знают только боги.
Оглядевшись по сторонам и удостоверившись, что за мной никто не наблюдает, я вскинул ладонь. Спустя мгновение на нем заплясал огонек, словно вырванный с чьей-то свечи – впрочем, так оно и было. Огонь не причинял вреда ни моей коже, ни перчатке из белой лайки, но позволял мне хорошо рассмотреть лежащую на земле девушку.
Несомненно, при жизни она была очень красива – правильные черты лица, аккуратный вздернутый носик, веснушки, рассыпанные по золотистой коже. Но сейчас черты ее милого лица были искажены печатью смерти – глаза вытаращены, в них навеки застыл страх, на шее в том месте, где равнодушный металл соприкоснулся с нежной кожей – порез. Как росчерк пера, макнувшего в ярко-алые чернила – подпись на приговоре незнакомки, где было только одно слово: «Смерть».
Я стоял над ней, размышляя: что привело привлекательную юную леди, облаченную в дорогие шелка, в этот проулок? Некая тайна, провидение или случайность? Была ли она одна или ее служанка попросту сбежала, когда на ее госпожу напали? Увы, но и такое случалось не раз. Сколько ни плати, собственная жизнь всегда кажется дороже.
Но, разумеется, больше всего меня волновал совершенно другой вопрос: кто ее убил. Я присел на корточки, откинув назад фалды фрака, аккуратно положил на землю серебряную трость с набалдашником в виде львиной головы. Склонившись над незнакомкой, заглянул в ее глаза.
В то же мгновение меня подхватил и закружил черный поток. А затем, когда головокружение закончилось, на меня обрушился целый шквал чужих эмоции, которые буквально затопили меня с головой. Я видел то, что видела незнакомка за несколько минут за своей смерти.
Я не видел ее лица, ведь я смотрел на мир ее глазами. Видел знакомый уже проулок, чувствовал страх, горящий в каждой клеточке ее тела и заставляющий ее все бежать и бежать вперед. Кто-то схватил ее сзади – я ощутил это прикосновение собственной кожей. Схватил за локоть и дернул на себя, разворачивая. Я инстинктивно вздрогнул, в моей – ее – голове прозвучал женский крик. Ее собственный вскрик. А затем я увидел лицо нападавшего.