Та доля славы

Покойный С. М. Корнблат начал печататься как подросток-вундеркинд в 1940 году, продав свой первый рассказ в «Супер Сайенс Сториз», и написал порядочное количество журнального чтива под различными псевдонимами в годы перед Второй мировой войной, теперь в подавляющем большинстве прочно забытого. Только после войны во время бурного расцвета научной фантастики в начале пятидесятых Корнблат начал привлекать к себе серьёзное внимание. Как писатель СМ. Корнблат приобрел широкую известность романами, написанными в соавторстве с Фредериком Полом, включая «Космических торговцев» (один из самых знаменитых научно-фантастических романов пятидесятых годов), «Гладиатора на судебной арене» (книга, которая все меньше и меньше выглядит сатирой, всякий раз, когда вы включаете телевизор), «Обыщите небо» и «Аконит» (быть может, лучший из романов Пола и Корнблата, который,

на десятилетия опережая время, описал людей, превращенных в части инопланетного органического компьютера); кроме того, он написал пару довольно стандартных романов в соавторстве с Джудит Меррил под псевдонимом Сирил Джад — «Аванпост на Марсе» и «Артиллерист Кейд», которые в то время были приняты с умеренной теплотой, но к настоящему времени позабыты, как и два романа в соавторстве с Полом, когда-то бывшие на гребне волны. Без соавторов — вдобавок к нескольким романам в главной струе жанра, но под несколькими псевдонимами — он создал три интересных, но практически не имевших успеха больших произведений («Не этот август» — слегка «холодной войны» о завоевании США военными силами СССР, «Синдик», едкая, но в конечном счете легковесная сатира в духе «Гэлекси» о будущей Америке, управляемой гангстерами, и самый слабый из трех — «Взлет», в те дни теоретический роман о завоевании космоса), но они никак не воздействовали на современную научную фантастику.

Однако сильнейшее воздействие на нее оказали рассказы и повести Корнблата. Он был мастером рассказов, вкладывая в них мастерство, зрелость, изящество и тонкость, какие редко встречаются в этом жанре, — и теперь, как тогда, был одним из тех ключевых авторов (тут на ум приходят Деймон Найт, Теодор Старджон, Альфред Бестер, Алгис Будрис и еще некоторые), которые в пятидесятых успешно демонстрировали, что еще можно извлечь из инструмента, известного под названием «научная фантастика», и невероятно расширили её возможности. В годы перед своей трагической смертью в 1958 году (на пути в Манхэттен на встречу, целью которой было предложить ему пост главного редактора «Мэгеэин оф Фэнтези энд Сайенс Фикшн», кстати сказать — какая интересная тема для произведения об альтернативных мирах! Невольно задаешься вопросом, какие произведения он печатал бы и какое воздействие он, как редактор ведущего журнала, оказал бы на эволюцию научной фантастики…) Корнблат создал некоторые из лучших рассказов пятидесятых, включая классический «Черный чемоданчик», «Дебилы на марше», «Корабль-акула», «Два рока», «Червь духа», «Гомес», «Передний человек, оставшийся в баре», «Появление двенадцатого канала», «Рукопись, найденная в китайском пирожке, с предсказанием судьбы», «Этими руками» и десятки других…

…Включая следующую ниже чрезвычайно занимательную историю, несколько для Корнблата нетипичную, поскольку, если не считать этого знаменитого рассказа (и двух-трех исключений вроде куда более слабого «Раба»), Корнблат редко писал чисто приключенческие рассказы, во всяком случае за подписью Корнблата, а уж тем более космическо-приключенческие, битком набитые рискованными, алчными, жесткими, стремительно разворачивающимися событиями, как этот, где остроглазые, хладнокровные авантюристы-предприниматели торгуются, и буйствуют, и прокладывают себе путь через вселенную, опережая своих противников, и одурачивая их, если оказываются загнанными в утол. «Та доля славы», короче говоря, такой совершенный рассказ для «Эстаундинга», такой платоновский идеал рассказа для «Эстаундинга» Джона Кэмпбелла того периода, что я невольно прикидываю, не писал ли Корнблат его с затаенной усмешкой, или же он расчётливо (с хладнокровием персонажей рассказа) сочинял то, что, как он знал, «нажмет на все кэмпбеллские кнопки», — очень популярная игра среди писателей тех лет. Однако, если даже правда и то и другое, это ни малейшего значения не имеет. Возможно, Корнблат уверял своих друзей или даже самого себя, что занимается такой вот мистификацией, но в его голосе тут слишком много увлеченности, и результат так хорош, что я не могу поверить, будто ему самому рассказ не нравился, как бы он там ни распинался, что уж лучше было бы выпить. Какой бы саркастический и пресыщенный вид он на себя ни напускал (чём славился), только Истинно Верующий в сердце своем, только тот, кто в глубине души все еще лелеет мечту о приключениях среди чудес и ужасов глубокого космоса на пути к неведомым звездам, был способен написать то, что ждет вас дальше…

При жизни Корнблат не получил ни одной престижной премии, но «Встреча», его рассказ, завершенный по черновикам Фредериком Полом через годы после его смерти, завоевал премию «Хьюго» в 1972 году. Рассказы Корнблата были собраны в «Исследователях», «На милю дальше Луны», «Дебилы на марше», «Тринадцать часов

и другие % нулевые часы», а также в «Лучшее СМ. Корнблата».

Рассказы, написанные Полом и Корнблатом в соавторстве, были собраны в «Эффекте чуда», «Критической массе», «Прежде Вселенной» и «Наше лучшее». До недавнего времени мне пришлось бы сказать, что Корнблат давно не печатается, но, к счастью, «НЕСФА-Пресс» в 1996 году, опубликовала большой ретроспективный сборник Корнблата «His Share of Glory: The Complete Short Fiction of С M. Kornbluth (NESFA Press, P.O. Box 809, Framingham, MA 077101-203, wvw.nesfa.org $27.00), — сборник, который, точно отвечая своему названию «Его доля славы», все рассказы СМ. Корнблата», действительно включает практически все, что Корнблат когда-либо публиковал под собственной фамилией, и заслуживает почетного места в библиотеках серьезных любителей научной фантастики.

Юный Ален, один из тысячи в огромной трапезной, машинально жевал под голос чтеца, монотонно звучавший в глубокой тишине зала. Нынешний урок сводился к списку слов из лексикона мореходов планеты Фетида VIII.

— «Тлон» — корабль, — бубнил чтец.

«Ртло» — несколько кораблей без указания числа.

«Лонг» — несколько кораблей, число которых известно и модифицируется кардинально,

«Онгр» — корабль в скоплении других кораблей и модифицируется ординарно.

«Нгрт» — первый корабль в скоплении кораблей, исключение к «онгр».

К Адену на цыпочках приблизился брат трудник.

— Тебя призывает ректор, — шепнул он. У Алена не хватило времени впасть в панику, хотя вызов послушника к ректору был веской причиной для паники. Он выскользнул из трапезной, вошел в северо-нанравленный коридор и вышел у двери своей кельи через минуту и четверть мили от трапезной. Торопливо, но тщательно он сменил серый балахон на костюм герольда посреди каморки, которая могла похвастать табуреткой, рукомойником, конторкой и парой пресс-папье. Ален, разумный молодой человек, не думал, что нарушил какое-либо правило сложного устава Ордена, но ведь он мог сделать это по неведению. Не исключено, пришло ему в голову, что келью он видит в последний раз.

Он обвел ее взглядом — авось все-таки не последним! — с любовью задержав его на стеллажике с кассетами. Там выстроились «Никольсон о марсианских глаголах», «Новый оксфордский венерианский словарь», внушительный шестикассетный «Немецко-ганимедианский разговорник», опубликованный давным-давно и далеко отсюда в Лейпциге. Но имелись и более современные работы: «Языки Галактики — эссеистйческая квалификация», «Полная грамматика цефейского», «Словарь венерианского II с самопроизношением» — десятки и десятки, ну и конечно, заигранная кассета макиавеллиевского «Князя».

Ну, будет, будет! Ален расчесал аккуратно бородку и вышел в юго-направленный коридор. На первом же пересечении перешел в восточно-направленный и минуту спустя уже стоял перед светским секретарем ректора.

— Лучше освежи в памяти неправильные лирские глаголы, — панибратски сказал секретарь. — Там торговец, который подыскивает дешевого герольда для поездочки на Лиру IV.

Вот так Ален без проволочек узнал, что его не вышвыривают из Ордена, а повышают до статуса Действующего Герольда. Но, как и полагается герольду, он ничем не выдал своего глубочайшего облегчения, Однако советом секретаря воспользовался и благоразумно настроился на лирский язык.

Пока он мысленно барахтался в склонении существительных, означающих только неодушевленные предметы, голос ректора — и каким же медовым был этот голос! — зазвучал из внутреннего телефона на секретарском столе.

— Пустите послушника Алена, — распорядился Великий Герольд.

Быстро одернув одеяние, юноша вошел в гигантский кабинет ректора, над письменным столом которого рыдала бриллиантами печать Ордена. Там он увидел незнакомого человека и заключил, что это и есть торговец — чернобородый типчик в веганском плаще, который облегал его коренастую фигуру очень и очень неэлегантно.

И сказал ректор:

— Послушник, венцом твоих стараний будет, если ты будешь сочтен пригодным… — Он учтиво обернулся к торговцу, который досадливо пожал плечами.

— Мне все одно, — пробормотал чернобородый. — Кто-то подешевле, кто-то знающий феню лирского жулья, богатеющего на драгоценных камнях, а главное, кто-то без проволочек. Накладные расходы высасывают из меня кровь, пока корабль торчит без толку в поле. А когда мы выйдем в космос, моя безмозглая команда, уж конечно, будет почем зря жечь бесценные литры моего топлива. А когда мы прибудем, бесчестные лиры, само собой, довершат мое разорение, присвоив даже ту крохотную прибыль, на какую я рассчитываю, Почтенный Великий Герольд, сдайте мне этого желторотика подешевле, и я пожелаю вам счастливо оставаться.