Та сторона, где ветер
Шрифт:
– Трус! Заяц пришибленный! – крикнул себе Генка и рванулся из лопухов.
А Владик стоял.
Генка бросился вверх по лестнице. Ливень замирал, словно смертельно раненный страшным громовым ударом. Он превратился в обычный несильный дождь, который фонтанчиками плескался на крыше и стекал по шиферным желобкам тонкими ручейками.
Генка прыгнул с лестницы на плоскую крышу пристройки. До гребня, где стоял Владик, было несколько шагов. «Владька, сумасшедший! Убирайся вниз!» – хотел закричать Генка. И остановился, окаменев.
То, что было раньше – зловещее наступление грозы, молнии над головой, оглушительный
Сорванный ударом ветра с соседнего столба, вокруг Владика лег черной петлей и пружинисто дрожал электрический провод. Один раз он коснулся флюгера, и проскочила голубая искра.
– Владик! – громко выдохнул Генка.
Владик вздрогнул и качнулся.
Гена…
– Стой, – негромко и отчетливо сказал Генка. – Стой, не шевелись. Нельзя.
Владик напряженно замер.
– А что? – спросил он. – Я же далеко от края.
– Владик, – очень спокойно сказал Генка, – ты стой, как стоишь. Провод кругом.
Владик понял сразу.
– Под током? – быстро спросил он.
– Да.
– Близко?
– Ты стой, – повторил Генка. – Только стой. Я сейчас.
Провод касался крыши в двух точках: у самого конька и между трубой и флюгером. Но с этих двух сторон к нему нельзя было подойти: Генка рисковал или свалиться вниз, или зацепить железный флюгер, который был под током. В других местах проволока упруго качалась сантиметрах в сорока над крышей. Чтобы попасть к Владику, нужно было перешагнуть через нее. Перешагнуть и не коснуться.
Генка постоял, подумал. И перешагнул. Владик что-то сказал ему, но опять ударил гром, и Генка, вздрогнув, не расслышал.
– Я подниму тебя, – сказал Генка. – И перенесу. Держись.
– Надо смотать змея, – ответил Владик. – Он так и не упал. Здорово, верно?
Генка перехватил нитку и перекусил ее.
– Не до змея, – произнес он, сдерживая раздражение и страх. – Сделаем новый потом.
Он присел и подхватил Владика. Тот оказался нетяжелый. Почти такой же, как Илька, которого Генка не раз перетаскивал через весенние лужи по дороге из школы.
– Держи выше ноги, – велел он.
Надо было оставаться совершенно спокойным. Генка чувствовал, что только спокойствие поможет ему. Только оно одно. Иначе…
– Держу, – сказал Владик.
Он, видимо, понял опасность до конца. Понял и то, что нужно подчиняться Генке во всем. Только этим Владик мог помочь ему. Он сидел на руках у Генки, не двигаясь и высоко подтянув ноги.
Теперь Генке надо было сделать шаг. Вернее, два шага: перенести через проволоку сначала одну, потом другую ногу. И это было самым трудным. Едва он отрывал одну ступню от крыши, как ему казалось, что вторая сейчас же скользнет по мокрым наклонным плиткам шифера. Резиновые подошвы были стерты и ненадежны. Генка решил было сбросить тапочки, но спохватился: крыша была сырая, и на ней лежал провод. А резиновые подошвы все-таки защита от тока.
Он снова хотел оторвать ногу от крыши и снова не решился. Казалось, что поскользнется и рухнет вместе с Владиком на проволоку. Она качалась в десяти сантиметрах от Генкиных коленей, безобидная на вид, с бегающими капельками воды. Но в ней была смерть.
Гроза слегка отодвинулась, и раскаты стали глуше, а вспышки потускнели. Дождь стал мелким, только ветер не стихал. Он обдавал мокрого Генку холодными потоками, упруго толкал в спину, словно советовал: шагай, не медли!.. Но Генка вздрагивал и смотрел на провод, не двигаясь. И все по сравнению с этой черной проволокой было теперь мелким и неважным: и английский язык, и запуски «конвертов», и обида на отца… От всего Генка оказался отделен, как границей, тонкой петлей провода, который, касаясь флюгера, сыпал синие искры.
Руки начали уставать. И спина устала, ведь Генка стоял выгнувшись назад, чтобы лучше удерживать Владика.
«Глупо как-то, – подумал Генка. – Сейчас на станции дежурит у рубильника человек. Ему ничего не стоит выключить ток. Хотя бы на одну секунду. Выключил – и всё в порядке, и мы с Владькой на земле. Но он не знает ни про нас, ни про оборванный провод. И потому, что не знает, мы сейчас можем умереть». Он представил, как это – умереть. Наверно, будет прикосновение холодного металла к колену, сразу же сотрясающий удар – и темнота. У него дрогнули руки.
– Гена, – сказал Владик, – ну-ка, отпусти меня. Ты скажи где, и я выберусь сам.
– Ну нет! – жестко ответил Генка. – Здесь-то ты ничего не сделаешь сам.
Он вдруг страшно разозлился. На грозу, на себя, на того человека у пульта электростанции, который во время грозы не выключил ток, хотя это и полагается. Что же теперь, в самом деле умирать?!
Он глубоко вздохнул, напряг мышцы и перенес всю тяжесть двух тел на левую ногу. Она, кажется, не скользила. Раз – шагнул правой ногой и остановился на секунду, проверяя: жив ли?
Два – он перебросил левую ногу через провод и, теряя равновесие, сбежал по скату на плоскую крышу пристройки.
И, словно понимая, что упустил добычу, провод обессиленно звякнул и сник – его второй конец отскочил от столба. Теперь это была обыкновенная проволока, холодная и безвредная.
– Всё, – тихо сказал Генка, и руки у него разогнулись.
Глава девятая
Владик остановился на середине кухни, стянул через голову мокрую майку и шмякнул ее на пол. На худеньком Владькином плече Генка увидел тонкий белый рубец. И понял: «Это от нитки». Ему вдруг стало тоскливо и беспокойно, словно беда еще не прошла, а только подкрадывалась, тайная и непонятная.
Владик опустился на колено и начал распутывать на ботинке затянувшийся шнурок.
В комнате хлопнула дверь.
– Папе не говори, – торопливо попросил Владик.
– Можете не говорить. Я и сам видел оборванный провод. – Владькин отец остановился на пороге.
Он стоял, нагнув голову и вцепившись в косяки. Дождевые капли стекали с низко подстриженных висков на худые щеки. Пиджак и брюки были насквозь пропитаны водой.
– Черт знает что! – не двигаясь, заговорил Иван Сергеевич. – Так и не будет мне покоя?