Табак
Шрифт:
– Фул! – провозгласил доктор.
– Хороший фул, – равнодушно произнес незнакомый голос.
Послышался сухой звук передвигаемых жетонов.
Неслышными, кошачьими шагами подошел кельнер и подал Костову вермут. Эксперт залпом выпил рюмку. Взгляд его, усталый и пустой, бесцельно блуждал по утонувшей в желтоватом полумраке гостиной. Наступил час полуночной неврастении, час, когда некуда идти и нечего делать, час одиночества, меланхолии и безнадежного недовольства всем на свете.
Костов вернулся домой к пяти утра, после того как заменил за карточным столом доктора и не моргнув глазом проиграл в покер тридцать тысяч левов – деньги, на которые семья какого-нибудь бедного служащего могла бы кормиться целый год. Загоняя машину в гараж, он ощутил знакомую тупую боль в области сердца и в левой руке. Начался приступ грудной жабы. Давящая поющая
Ему открыл Виктор Ефимович, русский эмигрант, бывший белогвардеец, в совершенстве владевший искусством служить богатому старому холостяку.
Пока Костов облачался в пижаму, Виктор Ефимович заботливо повесил на плечики и убрал в гардероб снятый костюм, а вместо него вынул другой – для завтрашнего утра. У Костова было около пятнадцати будничных костюмов, которые он носил по очереди, чтобы давать им возможность отвисеться и сохранить линии. Виктор Ефимович поставил возле костюма ботинки ему в тон, но более светлые, потом достал рубашку и галстук соответствующей расцветки. Затем он учтиво пожелал хозяину спокойной ночи и направился к двери. Виктор Ефимович некогда служил хорунжим в армии Врангеля и с тех пор сохранил, кроме привычки напиваться через день, непоколебимое уважение к иерархии; поэтому он свысока смотрел на некоторых посетителей Костова. Подходя к двери, он замедлил шаг, зная, что хозяин по обыкновению задержит его для короткого делового разговора на тему о туалетах.
– Виктор, ты отнес итальянский поплин портному? – спросил эксперт, с шумом бросаясь на кровать.
– Да – ответил Виктор Ефимович. – Рубашки будут готовы завтра к вечеру.
– Скажи ему, чтобы был повнимательнее с воротничками! Он слишком далеко прострачивает край, куда вставляют косточки, и воротничок морщится на сгибе.
– Непременно скажу, – заверил Костова Виктор Ефимович, сознавая всю важность поручения.
– Смотри не забудь!
Костов растянулся на кровати. Он подумал: как это унизительно и глупо – заботиться о каких-то воротничках!
– Поганая штука – жизнь, Виктор Ефимович! – неожиданно добавил он.
– Так всегда кажется после полуночи, – заметил бывший хорунжий.
– Ты прав, – немного успокоившись, сказал Костов. – Спокойной ночи.
Виктор Ефимович почтительно удалился, Костов протянул руку, чтобы погасить лампу, стоящую на ночном столике, но вместо кнопки нащупал конверт, который уже две недели валялся невскрытый. «Надо же наконец прочитать это послание, черт бы его побрал!» – с раздражением подумал он. Ему уже не раз хотелось порвать письмо не читая и бросить в корзину. Но он удерживался, полагая, что это какой-нибудь мелкий, несправедливо уволенный служащий фирмы письменно просит о заступничестве. И во имя справедливости эксперт две недели терпел это письмо у себя на столике возле кровати, но так и не удосужился прочесть его. Письмо было в обыкновенном синем конверте с безграмотно написанным адресом. Костов помял его в руках и хотел было снова отложить. Давно пора спать. Лучше завтра. Но он знал, что завтра проснется поздно, часов в одиннадцать, и еле поспеет к началу заседания спортивного клуба, в котором числится почетным председателем. Нет, лучше уж сейчас!.. Наконец Костов решился, вскрыл конверт и рассеянно начал читать. Но вдруг лицо его побледнело. Он перечитал письмо еще несколько раз. Затем нетерпеливо позвонил Виктору Ефимовичу и приказал разбудить себя в семь часов.
С утра до полудня Костов объезжал на своем автомобиле приемные министров и высших администраторов. Приказ об освобождении Стефана он достал в полдень, а вечером уже сел в спальный вагон поезда, направлявшегося в приморский город. Несмотря на усталость от проведенного в хлопотах дня, он был в приподнятом настроении. В этот день новое, неизведанное чувство заполнило пустоту его жизни. Он испытывал волнующую, до слез болезненную радость, как в тот сочельник, когда он приехал однажды с подарками к сиротам в приют.
Он думал о Стефане как о человеке, уцелевшем во время кораблекрушения или стихийного бедствия. Прежде всего надо зайти с ним в магазин готового платья, затем сводить в хороший ресторан и устроить в удобной, чистой гостинице. Впоследствии его можно будет ввести в Теннис-клуб, где среди теннисисток много элегантных и красивых девушек из хороших семейств, и, показав ему преимущества буржуазного мира, внушить на всю жизнь отвращение к коммунистической идеологии. И наконец, Стефану останется только вступить в «Никотиану» и сделаться верным помощником своего брата. Эксперт ни минуты не сомневался, что так именно и будут развиваться события. Надо лишь тактично свести и помирить братьев. Уверенный, что так все и случится, Костов снова ощутил тихую радость. На душе у него стало светло, а вчерашняя бессонная ночь, утомительная беготня днем и мерный стук колес клонили ко сну.
Немного погодя вошел проводник и принес свежей воды. Костов начал раздеваться. Он бережно повесил пиджак и брюки на деревянные плечики, которые всегда возил с собой в чемодане, а в ботинки вставил специальные пружины, для того чтобы они не теряли формы. Затем надел пижаму, улегся и погасил плафон. Купе залил успокаивающий синий свет. Не желая, чтобы его беспокоили незнакомые пассажиры, Костов всегда занимал в спальном вагоне целое купе.
Спустя четверть часа он уже безмятежно спал, как и все бесполезные добряки из мира «Никотианы».
Проводник разбудил его рано утром, за полчаса до прибытия поезда. Выйдя из вагона, Костов с наслаждением вдохнул свежий морской воздух, насыщенный запахом водорослей. Инженер-путеец в железнодорожной форме, приехавший по делу в город, козырнул ему, а полицейский, стоявший на посту у вокзала, щелкнул каблуками. Оба они приняли Костова если не за самого министра, то за какое-то должностное лицо, занимающее высокий пост и требующее, чтобы его приветствовали, – так импозантны были его серебристо-белые волосы и высокая фигура в дорогом костюме. С не меньшим почетом его встретили и в гостинице, где Виктор Ефимович накануне заказал ему номер по телефону. Но комната оказалась неказистой и неуютной, как в любой провинциальной гостинице, и Костов поспешил на улицу. Было еще рано идти к областному начальнику, на имя которого было адресовано письмо премьер-министра. Стремясь убить время, Костов зашел в кондитерскую, выпил кофе, пробежал глазами местную газету, заполненную объявлениями и баснями о курортных достоинствах города, и пошел прогуляться по обсаженному платанами приморскому бульвару, по которому уже шагали загорелые курортники, спешившие на пляж. Мягко синело небо, вода в заливе зыбилась мелкими волнами. Опаленные солнцем женщины с накрашенными губами вызывающе оглядывали эксперта, словно щекоча его своими взглядами, а он проходил мимо со скучающим и рассеянным видом, который он напускал на себя скорее по привычке вечно позировать, чем потому, что действительно скучал.
Пройдя бульвар, он вошел в приморский парк, где на высоком крутом берегу стояло казино. К морю спускалась широкая лестница с площадками, уставленными пальмами и кактусами в огромных кадках. Пляж тянулся длинной узкой полосой; его серый, как железо, песок, по словам местной газеты, обладал целебными свойствами. Вдоль пляжа шла узкоколейка; справа от пляжа из городского канала в море вливалась мутная струя нечистот, смешиваясь с портовыми отбросами. Несмотря на ранний час, пляж был усеян голыми телами, которые валялись на мостках, лениво переползали с места на место или же недвижно лежали на песке, словно трупы. Громкоговоритель раздирал воздух модными танцевальными мелодиями, в порту хрипло ревел гудок парохода, а немного погодя по узкоколейке прошел поезд и обдал отдыхающих на пляже счастливцев густыми клубами каменноугольного дыма.
Костов посмотрел на часы. Пора было идти к областному начальнику и привести в действие громоздкий механизм, от которого зависело освобождение Стефана. По приморскому бульвару он вернулся к центру города. Солнце уже стояло высоко и начинало припекать, а в воздухе ощущалась теплая и душная влага – город был окружен болотами. От порта потянуло неприятным запахом соленой рыбы и лежалых продуктов. Главная улица, ведущая от вокзала к центру, была сейчас почти безлюдна. Над витринами магазинов уже опустили полотняные тенты, защищающие от солнца. В кафе полуголые цыганята собирали под столами окурки. В тени на тротуаре дремали чумазые грузчики с желтыми малярийными лицами. Было тихо и убийственно скучно. Надвигались знойные часы безветрия, когда весь город, обессиленный нездоровым климатом и тропической малярией, замирал в сонном оцепенении. Настроение у Костова упало.