Табакерка императора
Шрифт:
— Разбил нос? — повторил мосье Горон.
— Да. Пошла кровь. Я до него дотронулась и перепачкала руки и халат. Вы так переволновались всего-навсего из-за крови Неда Этвуда.
— Вот как, мадам?
— Зачем вам спрашивать меня? Можете спросить у Неда. Какой бы он ни был, а подтвердит каждое мое слово, раз вы поставили меня в такое положение.
— Вы думаете, мадам?
Ева опять отчаянно тряхнула головой. Она быстрым молящим взглядом окинула окружающих. Эта женщина, кажется, уже спутала все карты Дермота. Черт возьми! В жизни еще он не испытывал ничего подобного! Но холодным умом он, тем не менее, понимал, что Ева, если исключить ту маленькую заминку, рассказала чистую правду.
— Итак, мистер Этвуд, — продолжал префект, — как вы утверждаете, «споткнулся на ступеньках и разбил себе нос». Других повреждений не было?
— Других повреждений? Не понимаю.
— Не повредил ли он ну, скажем, голову?
Ева сдвинула брови:
— Не знаю. Может быть. Лестница крутая, высокая, грохнулся он ужасно. Я в темноте не разглядела. Но кровь шла из носу, это я помню.
Мосье Горон улыбнулся туманной улыбкой, тем давая понять, что не ожидал иного ответа.
— Продолжайте, будьте любезны.
— Я выпустила его через черный ход…
— Почему через черный ход?
— На улице было полно полицейских. Он ушел. И тут случилось еще одно. У меня дверь черного хода запирается на английский замок. Пока я стояла во дворе, ее захлопнуло ветром, и я не могла попасть в дом.
После паузы, во время которой все члены семьи Лоузов недоуменно переглядывались, Елена обратилась к Еве.
— Да нет же, милочка, вы, видно, ошиблись? — тоном мягкого увещания сказала она. — Дверь захлопнуло ветром? Вы это точно помните…?
— В ту ночь не было ни ветерка, — вмешалась Дженис. — Мы еще говорили об этом в театре.
— Да… я знаю.
— Ну так как же, милочка! — вскрикнула Елена.
— Да, я и сама об этом подумала. И уже потом, когда я стала думать, как же это получилось, я поняла, что кто-то… ну да, нарочно захлопнул дверь.
— Ого? — сказал мосье Горон. — Кто же?
— Ивета. Моя горничная. — Ева стиснула руки, ее всю передернуло, как от боли. — За что она меня так ненавидит?
Брови мосье Горона еще больше поднялись.
— Верно ли я вас понял, мадам? Вы обвиняете Ивету Латур в том, что она нарочно захлопнула дверь перед вашим носом?
— Клянусь вам, я никого не хочу обвинять! Я просто, изо всех сил стараюсь понять, как это получилось!
— Вот и мы тоже стараемся, мадам. Продолжайте ваш интереснейший рассказ. Итак, вы во дворе…
— Ну да! Я же не могла попасть в дом!
— Не могли попасть в дом? Господи боже! Чего же проще постучать в дверь или позвонить, а, мадам?
— Ну да, и разбудить служанок, а ведь я ни за что не хотела их будить. Ни за что. Особенно Ивету…
— Которая, если я вас верно понял, сама уже проснулась и для какой-то надобности захлопнула перед вами дверь. Очень вас прошу, — добавил мосье Горон, неубедительно пытаясь придать своему голосу нотки сочувствия, — не огорчайтесь. Я не стараюсь поймать и сбить вас, мадам. Я хочу лишь установить… как бы это сказать…? всю правду, как вы ее излагаете.
— Но это все!
— Все? Все?
— Я вспомнила, что у меня в пижаме ключ от парадного, обогнула дом и вошла в холл. Я потеряла поясок; не помню даже, как он развязался, я заметила, что его нет, только когда… когда стала умываться.
— Ах!
— Вы, наверное, его нашли?
— Да, мадам. Простите, что обращаю на это внимание, но ваша история не осветила одной маленькой частности. Я имею в виду агатовый осколок, запутавшийся в кружевах вашего халата.
Ева спокойно ответила:
— О нем я ничего не знаю. Прошу вас, поверьте. — Она прижала ладони к глазам и тотчас отняла. Она говорила с глубочайшей искренностью, которая не могла не подействовать на ее слушателей. — Я в первый раз про него слышу. Я почти могу клясться, что, когда я пришла домой, на халате не было никакого осколка. Я ведь уже сказала: я сняла халат, чтоб помыться. Просто приходится думать, что кто-то подсунул этот осколок уже потом.
— Подсунул, — скорей утвердительно, чем вопросительно заметил мосье Горон.
Ева засмеялась. Она недоуменно переводила взгляд с одного лица на другое.
— Но ведь не можете же вы думать, что я убийца?
— Честно говоря, мадам, нам не чужда эта фантастическая идея.
— Но я могу… как же…? я же могу доказать, что каждое мое слово — чистая правда!
— Каким образом, мадам? — осведомился префект, постукивая отманикюренными пальцами по столику рядом со своим креслом.
Ева обратилась к остальным.
— Простите меня. Я ничего вам раньше не говорила, потому что не хотела, чтоб вы знали, что Нед был у меня в комнате.
— Вполне понятная причина, — бесцветным голосом сказала Дженис.
— Но это, — Ева подняла руки, — это до того смехотворно, что я даже не знаю, что тут и сказать. Эдак можно разбудить человека среди ночи и объявить ему, что он убил кого-то, кого он и в глаза не видел. Я бы до смерти перепугалась, если б не была уверена, что каждое свое слово могу доказать.
— Должен вас обеспокоить, мадам, повторением своего вопроса, — сказал мосье Горой. — Каким образом вы собираетесь все это доказать?
— Я имею в виду Неда Этвуда, конечно.
— А… — сказал префект полиции.
Все его движения были обдуманны. Он приподнял лацкан пиджака и понюхал белую розу в петлице. Глаза его не отрывались от некой точки на паркете. Он чуть заметно взмахнул рукой. Он нахмурился, и больше на лице его ничего не отражалось.
— Скажите, мадам. Вы всю неделю обдумывали эту вашу историю?
— Ничего я не обдумывала. Я в первый раз обо всем этом слышу. Я говорю вам правду.
Мосье Горон поднял глаза.