Табакерка императора
Шрифт:
— А вы уверены, — спросил он, — что ни одно слово из собранного вами материала не пойдет дальше?
— Совершенно уверен.
— Поздравляю вас. Ну а как насчет обеих служанок — Иветы Латур и Селестины Бушер? Они не сплетничают?
— Нет, с этим все в порядке. Селестина сослалась на шок, и мы ее отпустили. На другую, на горничную, можно положиться как на каменную стену. Это могила. — Мосье Горон задумался. — Вообще-то, мне кажется, она недолюбливает мадам Нил.
— Да?
— Но знаете, что я вам еще скажу, эти Лоузы держатся великолепно. Просто необыкновенные люди. Вне себя от горя. И все же отвечают на все наши вопросы. Они, как у вас говорится, — следующие три слова мосье Горон отважился произнести по-английски, — ведют сэбя молёдсом. С мадам Нил они исключительно сердечны…
— А почему бы нет? Разве они подозревают ее в убийстве?
— Господи, с чего вы взяли?
— Как же они объясняют тогда убийство?
Мосье Горон развел руками.
— Как объясняют? Взломщик! Маньяк!
— Но ведь ничего не украдено?
— Ничего не украдено, — согласился мосье Горон, — но, кроме агатовой табакерки, трогали еще одну вещь. В кабинете, в застекленной горке слева от двери, хранилось еще одно сокровище: дорогое ожерелье из бриллиантов и бирюзы, тоже обладающее исторической ценностью.
— Ну?
— Ожерелье, слегка запачканное кровью, нашли на полу рядом с горкой. Значит, маньяк!
Доктор Дермот Кинрос, быть может, лучший во всей Англии специалист по судебной психиатрии, с любопытством посмотрел на своего собеседника.
— Подходящий термин, — сказал он.
— Подходящий термин, доктор? То есть?
— "Маньяк". Ну и как, по их мнению, этот взломщик-маньяк проник в дом?
— К счастью, — сказал мосье Горон, — до этого Лоузы пока не додумались.
— Но если на то пошло, как же проникла в дом мадам Нил?
Мосье Горон вздохнул.
— Боюсь, — сказал он, — что тут как раз последнее доказательство. Четыре виллы на рю дез Анж строила одна и та же компания. И любым из четырех ключей можно открыть все четыре парадные двери.
И, вновь поневоле переходя на веский тон, мосье Горон через стол наклонился к Кинросу.
— В нагрудном кармане пижамы мадам Нил, — сказал он, — неоцененная Ивета Латур обнаружила ключ от входной двери. Заметьте! Ключ от собственной двери в пижамном кармане! Зачем? Зачем таскать с собой этот ключ, уже собираясь лечь в постель? Приходит вам в голову хоть какое-то разумное объяснение — невинное объяснение? Нет. Объяснение тут одно. Мадам Нил ключ понадобился, чтобы проникнуть в дом напротив. Таким образом, налицо последнее, решающее доказательство того, что она была на вилле «Привет» в ночь убийства.
Да, она попалась. Теперь уже ясно.
— И все же… какие же у нее были мотивы? — настаивал Дермот.
И мосье Горон стал ему отвечать. Солнце спряталось за деревья, оставя по себе багровую полосу в небе и душный жар. Французское солнце бьет в глаза, как прожектор; когда оно опустилось, им пришлось долго моргать, осваиваясь с переменой освещения. Бусинки пота блестели на лбу у мосье Горона.
Дермот приподнялся, чтоб бросить окурок через каменную балюстраду, подле которой стоял их столик. Но так и застыл с окурком в руке.
Терраса поднималась на два-три фута над мощеным двориком, где стояли точно такие же столики. За одним из столиков под самой балюстрадой, так что голова ее приходилась вровень с ногами Дермота и мосье Горона, сидела девушка, своим темным платьем и шляпкой угрюмо нарушавшая веселый колорит Ла Банделетты. Она задрала голову; Дермот смотрел прямо ей в глаза.
Девушка была хорошенькая, ярко-рыжая, на вид лет двадцати двух — двадцати трех. Долго ли она просидела так, невидимая за бьющими лучами солнца, неизвестно. Перед ней стоял нетронутый коктейль. За ее спиной по авеню де ла Форе гудели и жужжали машины, и открытые экипажи цокали и звякали так мирно и безмятежно, будто ничего не стряслось и не может стрястись.
Вдруг девушка вскочила, с грохотом перевернув стакан и расплескав коктейль по всему оранжевому столику. Она быстро схватила сумочку и ажурные черные перчатки, швырнула на столик пятифранковую монету и бросилась прочь. Дермот, не в силах забыть выражение ее глаз, не отрываясь смотрел ей вслед.
Мосье Горон заговорил, не повышая голоса.
— И дернул же нас черт, и тянул же нас кто-то за язык разговаривать в общественном месте! — высказался он. — Это ведь мисс Дженис Лоуз.
Глава 7
— Ну, успокойся, Дженис, — утешала ее Елена, — ты просто в истерике.
Дядя Бен, наклонившийся потрепать за ухо своего спаниеля, который пристроился возле чайного столика, бросил на племянницу такой горестный взгляд, что его можно было и не сопровождать словами.
— Вовсе я не в истерике, — ответила Дженис таким срывающимся голосом, что это прозвучало совершенно не убедительно. Она сдернула перчатки. — И это не сон, и не догадки, и не выдумки. Говорю вам, — она уже почти перешла на крик и бегло глянула на Еву, не встретясь с ней глазами, — они собираются арестовать Еву!
У Елены расширились глаза.
— Да за что же?
— Мамочка, да потому, что они считают, что это она убила!
— И охота тебе повторять всякий вздор, — вздохнула Елена, но тем не менее за этим последовала неловкая пауза.
«Не может быть, — пронеслось в голове у Евы. — Нелепость. Вот уж не думала, не гадала».
Ева механически поставила на стол чашку недопитого чая. Просторная гостиная виллы «Привет» сияла натертым паркетом. Передние окна выходили на рю дез Анж; в задние окна заглядывал прохладный зеленый сумрак сада. Косматый, золотистый, в темных подпалинах спаниель преданно смотрел из-за чайного столика на дядю Бена. Сам дядя Бен, приземистый, плотный, с короткими седеющими волосами, как всегда, молчал и смотрел приветливо. Елена, рослая, любезная, страдающая одышкой дама в серебряных буклях, контрастировавших с круглым розовым лицом, натянуто и недоверчиво улыбалась…
Она, по-видимому, выдержала нелегкую борьбу с собой. Она смотрела прямо на Еву.
— Ева, поймите, — сказала она жалобно и провела языком по пересохшим губам; рот у нее был большой, что нисколько ее не портило. — Мы знаем, конечно, что это не вы.
Выпалив это пылкое извинение, она уже не могла смотреть Еве в глаза.
— Но почему же они… — начала Елена.
— Подозревают? — подхватил дядя Бен.
— Ну вот, — продолжала Дженис, устремив взгляд в зеркало над камином, — вы ведь не выходили из дому той ночью, правда? Вы ведь не возвратились домой вся в крови, верно же? А наш ключ у вас в кармане? Не было же этого? Ну и… осколок от табакерки? Не прилипал же он к вашему подолу? Ничего этого не было, ведь правда?