Табакерка императора
Шрифт:
Трудно определить, чем сама наружность доктора Кинроса сразу отличала его в толпе, так что, завидя его, вы бы тотчас подумали: вот интересный человек, хорошо бы с ним познакомиться. Может быть, он так располагал к себе исключительной терпимостью, написанной на его лице и обещающей вам, что он вам близок и вас поймет.
Это было лицо человека, много испытавшего на своем веку, славное, задумчивое; упорный умственный труд оставил на нем легкие морщинки, а темные глаза глядели рассеянно. Седина еще не тронула густых темных волос. Лишь при особых поворотах головы вы могли догадаться, что половина этого лица восстановлена пластической операцией после того, как ее разворотило снарядом в Аррасе. По этому лицу вы угадывали чувство юмора и непоказной, серьезный ум; сила характера проступала в этих чертах далеко не всегда, а лишь в особых случаях.
Он покуривал сигарету над стаканчиком виски с содовой. Но, хоть он, казалось бы, отдыхал, ощущения полного отдыха он еще в жизни не испытывал.
— Да, да, я вас слушаю, — сказал он. Префект полиции понизил голос:
— Ну так вот, тут, можно сказать, затевалась прекрасная партия. Я имею в виду мадам Еву Нил и мосье… они его называют Тоби, но вообще-то он Горацио… Лоуз. Идеальная партия, и деньги, и все такое прочее. Почти великая страсть.
— Великой страсти, — заметил Дермот Кинрос, — вообще не бывает. Природа позаботилась о том, что если бы А не познакомился с В, он точно так же был бы счастлив с С.
Мосье Горон оглядел его с вежливым сомнением:
— Вы это серьезно, доктор?
— Для меня это научный факт.
— Так вы, я полагаю, — продолжал мосье Горон все с тем же вежливым сомнением, — незнакомы с мадам Нил?
— Нет, — улыбнулся Дермот. — Но то, что я незнаком с данной особой, вряд ли меняет научный факт.
— Ах, ну да! — вздохнул мосье Горон и перешел к делу. — Неделю назад ночью на вилле «Привет» на рю дез Анж, кроме хозяина сэра Мориса Лоуза, находились еще его жена, его дочь Дженис, его сын мосье Горацио и его шурин мосье Бенджамин Филлипс. И, кроме них, еще двое слуг. В восемь часов вечера мадам Нил и все семейство Лоузов, кроме сэра Мориса, отправились в театр. Сэр Морис от театра отказался. Он вернулся в каком-то странном настроении — заметьте! — после обычной ежевечерней прогулки. Но чуть попозже настроение у него переменилось. В половине девятого ему позвонил его приятель, антиквар мосье Вейль. Мосье Вейль сообщил ему, что приобрел драгоценность, сокровище, потрясающий экспонат для коллекции сэра Мориса. Мосье Вейль вызвался принести это чудо из чудес на виллу «Привет», чтоб сэр Морис мог тотчас же на него полюбоваться. Так он и сделал.
Мосье Горон умолк. Доктор Дермот Кинрос выпустил колечко дыма и проследил его полет в ленивом теплом воздухе.
— Ну и что это за сокровище? — спросил он.
— Табакерка, — ответил мосье Горон. — Табакерка, как говорят, принадлежавшая самому императору Наполеону.
Префект полиции слегка замялся.
— Когда мосье Вейль впоследствии назвал мне цену этого предмета, — продолжал он, — я просто ушам своим не поверил. Господи боже! Надо же! Швырять такие деньги на свои прихоти. Ну, конечно, историческая ценность… — тут он выдержал лукавую паузу. — Кстати! Ведь император Наполеон в самом деле нюхал табак?
Дермот улыбнулся.
— Друг мой, — сказал он. — Вы хоть раз в жизни видели, как играют Наполеона в английском театре? Любой исполнитель считает своим долгом через каждые пять слов непременно вытаскивать табакерку и носиться с нею по сцене. И в достоверных мемуарах тоже вечно рассказывается о том, как император просыпает на себя табак.
Мосье Горон затуманился.
— Итак, — заключил он, — нет никаких оснований подозревать, что табакерка не принадлежала императору. Но, помимо всего прочего, — он отхлебнул кофе и округлил глаза, — табакерка сделана — представляете себе? — из прозрачного розового агата, оправлена в золото и усеяна мелкими бриллиантами. Форма у нее любопытная, вы увидите. К ней приложен паспорт, подтверждающий ее подлинность.
Сэр Морис пришел в восторг. Кажется, он вообще питал особое пристрастие ко всему, что связано с Наполеоном. Он согласился купить табакерку и попросил разрешения оставить ее у себя на ночь, а утром послать чек. Увы, табакерка пока не оплачена, мосье Вейль буквально вне себя, и, ей-богу, я его не осуждаю.
В тот самый вечер, как я уже вам сказал, мадам Нил отправилась в театр с семейством Лоузов. Они смотрели английскую пьесу под названием «Профессия миссис Уоррен». Вернулись они часов в одиннадцать и разошлись по домам. Молодой мосье Горацио провожает ее до двери и прощается с ней. Между прочим, следователь потом его спрашивает: «Мосье, вы поцеловали ее на прощанье?» А тот весь ощетинился и отвечает: «Простите, но это не ваше дело». Следователю показалось подозрительно, уж не поссорились ли они. Но подозрение это не подтвердилось.
Мосье Горон снова замялся.
— Лоузы возвращаются домой. Сэр Морис тотчас сбегает вниз по лестнице, чтоб поскорей похвастаться своим сокровищем в зеленой с золотом шкатулке. Ни у кого, кроме мисс Дженис (она говорит, что это прелесть), приобретение не вызывает ни малейшего энтузиазма. Леди Лоуз замечает, что грех так швыряться деньгами. Сэр Морис Лоуз, вспылив, резко заявляет, что с него довольно, и уходит к себе в кабинет. Остальные идут спать. Но двое, заметьте это себе, не могут уснуть.
Мосье Горон наклонился вперед и постучал по столу. Он так увлекся собственным рассказом, что кофе у него совсем остыл.
— Мосье Горацио, этот самый Тоби, сознается, что в час ночи он встал с постели и позвонил мадам Нил… «Ага, — говорит ему следователь, — вас, значит, пожирала страсть?» Но тут мосье Горацио, изменившись в лице, отвечает, что ничего подобного. Видите: не подкопаться! А ведь все равно что-то чувствуется. Что-то тут есть. Согласны?
— Не уверен, — сказал Дермот.
— Значит, вы не согласны?
— Ну, это не так важно. Дальше рассказывайте.
— Итак! Он спускается позвонить, а поговорив, возвращается к себе. В доме темно. Ни звука. Он видит свет под дверью отцовского кабинета, но не хочет тревожить сэра Мориса. Тем временем самой леди Лоуз тоже не спится. Не то чтобы приобретение табакерки огорчало и угнетало ее, но ей как-то не по себе. В четверть второго — запомните время! — она встает с постели. Она идет в кабинет мужа. Якобы чтобы напомнить ему, что пора спать; но на самом деле, как она сама признается, чтобы произнести небольшую, мягкую проповедь относительно людей, покупающих весьма дорогие изделия из розового агата.
Голос мосье Горона поднялся до сценических высот.
— И вот — конец! — произнес он, несколько неожиданно прищелкнув пальцами, — она находит его мертвым за секретером. Ему пробили голову, нанеся девять ударов кочергой, которая теперь висит среди прочих каминных принадлежностей. Он сидел спиной к двери и составлял описание табакерки, которое так и осталось перед ним. Но слушайте дальше! Один из ударов, случайно или нарочно, пришелся по агатовой табакерке, и ее разнесло вдребезги.
Дермот присвистнул.