Табакерка императора

Карр Джон Диксон

— Эту записку… — снова начал Тоби. Прю по-прежнему обращалась к Еве.

— Да, я написала ее, — согласилась она. — Моя сестра Ивета ничего про это не знает. Я сама додумалась.

— Зачем вы ее написали? — сказала Ева.

— Мадам, и вы еще спрашиваете?

— Да, спрашиваю.

— Любому человеку с чувствами, — сказала Прю, надув губки, — это ясно само собой. — Она подошла к Тоби и погладила его по волосам. — Я очень люблю бедняжку Тоби…

Указанный джентльмен вскочил на ноги.

— Ну и, честно говоря, я небогата. Хотя — признайте! — и Прю поднялась на цыпочки, чтоб полюбоваться собою в зеркале над камином, — при всем при том я неплохо выгляжу. А?

— Прекрасно!

— Ну так вот! Мадам, вы богаты, мне говорили. А людям с чувствами, тонким людям, мадам, не надо разжевывать такие вещи, верно?

— Но я как-то…

— Мадам, вы хотите замуж за бедняжку Тоби. Я, конечно, в отчаянии, но я понимаю, что к чему. Я девушка независимая. Никому не мешаю. Но практичность тут необходима. Так что, если вы сами, мадам, согласны выделить мне небольшое возмещение, все чудесно уладится, и все мы будем довольны.

Снова наступила долгая пауза.

— Что же тут смешного, мадам? — спросила Прю уже совсем другим голосом.

— Простите меня. Я вовсе не смеюсь. То есть это я так. Можно мне сесть?

— Ну, конечно. Ах, что же это я, просто неприлично! Вот сюда, пожалуйста. Это любимый стул Тоби.

Багрянец, вызванный внезапным вторжением Евы, уже совершенно сполз с лица Тоби. Он уже не был животрепещущим воплощением вины, уже не напоминал замученного пятнадцатью раундами боксера, которого так и хочется похлопать по плечу со словами: «Ничего-ничего, старина».

Он все еще чувствовал себя скованно, но гнев уже вступал в свои права, а с ним вместе и ощущение морального превосходства. Что ни говори, человек всегда остается человеком. Тоби попал в ужасное положение. И ему хотелось на ком-то это выместить.

— Выйди, — сказал он Прю.

— Мосье…

— Выйди, тебе говорят!

— Ты забыл, наверное, — вмешалась Ева так резко и холодно, что Тоби даже заморгал, — ты забыл, наверное, что это дом мадемуазель Прю?

— Мне все равно, чей это дом. То есть… Отчаянным усилием воли Тоби овладел собой. Он обеими руками вцепился себе в волосы. И выпрямился, тяжело дыша.

— Выйди отсюда, — попросил он. — Пожалуйста. Исчезни. И поживей. Мне надо поговорить с мадам.

Облачко тревоги сошло с личика Прю. Она глубоко вздохнула и всем своим видом выразила предупредительность.

— Безусловно, — лучезарно сказала она, — мадам захочет уточнить насчет возмещения?

— В общем, да, — согласилась Ева.

— Я ведь тоже понимаю, — сказала Прю. — Поверьте, мне очень приятно, что вы так благородно ко всему отнеслись, мадам. А то я беспокоилась. Ну я иду. Я буду наверху. Когда захотите меня видеть, постучите шваброй в потолок, и я спущусь.

Взяв со стола пояс и иголку с ниткой, Прю направилась к двери. Она весело, приветливо кивнула обоим, продемонстрировав прелесть своих глаз, губ и зубов, и растворилась в цветочных запахах, осторожно прикрыв за собою дверь.

Ева подошла к креслу возле стола и села. Она не говорила ни слова.

Тоби весь дергался. Он подошел к камину и оперся на него локтем. Наэлектризованную атмосферу предгрозья, сгустившуюся в мирном уголке за цветочной лавкой, уловил бы человек даже и более толстокожий, чем Тоби Лоуз.

Редко какой женщине когда выпадала такая блистательная возможность. После всех своих терзаний и мук, Ева могла, наконец, на нем отыграться. Любой беспристрастный зритель, увидевший этих двоих в уютной комнате, конечно, подстрекал бы ее броситься в бой с радостным кличем и наголову разбить врага. Но беспристрастным зрителям легко говорить.

Пауза затянулась. Тоби, оперев локоть на камин и втянув шею в плечи, теребил усики и время от времени искоса поглядывал на Еву. Ева сказала только одно слово:

— Ну?

Глава 14

— Послушай, — выпалил Тоби с обычной своей искренностью. — Мне безумно неприятно.

— Да?

— Ну, что ты все узнала.

— Да? И ты вне себя от страха, что банк тоже все узнает?

Тоби подумал.

— Нет, с этим все в порядке, — успокоил он Еву, и на лице его отразилось явное облегчение. — Значит, тебя это тревожило?

— Очень возможно.

— Нет, уверяю тебя, с этим все в порядке, — серьезно сказал Тоби. — Я сам об этом думал. Но нет, все обойдется. Главное — не втягивать их в открытый скандал. Частная жизнь есть частная жизнь. Между нами, — тут он огляделся по сторонам, — старик Дюфур, управляющий, таскается в Булонь к одной poule [5] . Факт! На службе все знают. Конечно, это строго между нами.

[5] Подружка (франц.).

— Конечно.

Тоби опять покраснел.

— Нравится мне в тебе, Ева, — выпалил он, — что ты все понимаешь.

— Да ну?

— Да, — сказал Тоби, не глядя ей в глаза. — Думаешь, мне приятно говорить о таких вещах… Разве приятно говорить о таких вещах с порядочной девушкой, а с тобой особенно. Но раз уж терять нечего… в общем, ну вот.

— Да. Терять, значит, нечего?

— Другая просто в обморок бы упала. Это я тебе прямо скажу. Ты себе не представляешь, чего я натерпелся в последние недели, еще до смерти отца. Ты, может, и сама заметила, что я сам на себя стал не похож. Куда девались мое спокойствие и веселость… Эта дрянь, там, наверху, — Ева вся сжалась, — это ужас что такое. Ты себе не представляешь, как я намучился.

— И это все, — спросила Ева спокойно, — что ты можешь мне сказать?

Тоби заморгал.

— Все, что я могу тебе сказать?

Ева Нил получила прекрасное воспитание. И однако же, навсегда осталась дочерью старого Джо Нила, владельца бумагопрядилен в Ланкашире. И, подобно старому Джо, она тоже кое в чем проявляла бесконечную терпимость, а кое-каких вещей совершенно не могла терпеть.

Сидя на стуле, оставленном мадемуазель Прю, она увидела комнату словно в легком тумане. Она увидела затылок Тоби, отраженный зеркалом над камином, и крошечную, не более шестипенсовика, лысину, затаившуюся в густых волосах. Эта лысина окончательно переполнила чашу Евиного терпения.