Табель первокурсницы
Шрифт:
— Кто сжег? Зачем? — подошла ко мне подруга.
— Не знаю, но Оуэн думает, что все связано.
Свет в лампах едва заметно колыхнулся.
— Оуэн? Крис? — переспросила она.
— Вы ведь знакомы?
— С «жестоким бароном»? Да, — не смущаясь, ответила подруга.
— Расскажи, — схватив ее за руку, попросила я.
— Да, нечего рассказывать. Папенька одно время рассматривал его кандидатуру на пост зятя, — она дернула плечом, — Но потом, раскопал одну неприятную историю…
— Про кнут и собак? — шепотом
— Ты уже знаешь? — грустно улыбнулась она, — Да. Отец велел мне о нем забыть. Хотя конечно, Кристофер красив и богат, — голос Гэли стал мечтательным, — Высокий, а плечи какие, как представлю, что он несет меня на руках… ммм, Ай! Иви! Мне больно!
Она дернулась, вырывая свою руку из моих.
— Прости, — пробормотала я, — Не знаю, что на меня нашло.
Она внимательно посмотрела мне в глаза, и лукавая улыбка вернулась на ее лицо.
— А по-моему, знаешь. По-моему, все очень просто. Ты…
— Не произноси этого, — кровь бросилась мне в лицо.
— Влюбилась, — закончила подруга.
— Нет, — слабо возразила я.
— А судя вот поэтому, — она подняла руку, где проступал красноватый отпечаток ладони, — Да. Рассуждаешь об артефактах, пожарах, а очевидного не замечаешь, — Гэли опустила руку и с интересом спросила. — И каково оно? Как в романах, да? Сердце выскакивает из груди, а душа томится, словно в клетке, желая улететь к любимому?
— О Девы, — едва не рассмеялась я, — Моя пока никуда не хочет улетать. Ей и со мной неплохо. Так что понятия не имею, — я отступила к столу, на котором стояло блюдо с фруктами, сердце, надо сказать, действительно колотилось, но не от любви, а от ужаса. Что это за любовь такая?
— Это же так здорово, — воскликнула Гэли, — Вечно я пропускаю самое интересное. Рассказывай, — потребовала она, — Он тебе уже признался? Стихи читал? Или серенады пел? Цветы? Подарки? Вы… вы целовались? — последний вопрос она произнесла шепотом, замирая от страха и восторга одновременно.
— Нет. Нет. И нет! — ответила я на все разом, — Только серенад мне не хватает, чтобы Магиус потешался, а отец запер бы в четырех стенах.
— То есть ты даже не знаешь, любит ли он тебя? А если нет? — Гэли совсем не нравилось то, что она говорила.
— Скажу тебе точно, что нет, — вздохнула я.
— Но… но это неправильно, — всплеснула руками подруга, — Все должно быть не так. Любовь она совсем не такая, она такая… такая…
— Какая? — мне и вправду было интересно.
Но ответа я не услышала, потому что закричала женщина. Тонко и испуганно. Гэли замерла с открытым ртом.
— Часто тут так?
— В первый раз, — замотала головой подруга, — Операционные маги экранировали, там можно пищать в свое удовольствие.
Она еще недоговорила, а я уже бросилась к двери. Потому что перед глазами встала картинка, как Крис улыбался той девушке. И слова, произнесенные подругой, но почему-то с интонациями матушки — «жестокий барон». Жестокий, но не сумасшедший же? А если и сумасшедший, то может, когда я увижу это собственными глазами, наваждение, которое Гэли назвала любовью, сгинет?
Я выскочила в коридор. Одна из дверей приоткрылась, на нас испуганно посмотрела женщина с растрепанными темными волосами. Скрипнула еще одна и из-за нее выглянула седовласая старушка в белоснежном чепце.
Снова крик, на этот раз краткий и острый, словно укол шпагой.
— Это в мужском крыле, — предположила темноволосая.
Я подхватила юбки и бросилась бежать по коридору. Глупо и недостойно леди, но я уже поняла, что иногда куда важнее быть не графиней, а магом. Защитником. Кому-то, возможно… только бы не Крису, только не Крису… может понадобиться помощь. Я уже успела побывать на месте жертвы, совсем недавно на набережной. И узнала цену помощи. Надо позвать целителей, надо…
Приемная пустовала.
— Иви, стой, — меня догнала Гэли.
Женский крик сменился всхлипами.
— Второй этаж, — пробормотала я, поняв, откуда доносится плач.
Я взбежала по лестнице, навстречу мне спускался светловолосый мужчина в домашних брюках и расстегнутом сюртуке. Правая рука в бинтах висела на перевязи. Он проводил меня удивленным взглядом, но ничего не сказал. Не думаю, что кто-то запрещал девушкам находиться в мужском крыле, просто они сами не стремились сюда.
Я свернула в коридор, который являлся почти зеркальным отражением женского, и остановилась, словно налетев на невидимую стену.
Тюремная палата отличалась от обычной оббитыми сталью дверьми и постом охраны, только вот сейчас эта охрана, два рыцаря с эмблемами Серых, лежала на полу без движения. Слава Девам, крови нигде не видно, но их неподвижность пугала. Девушка в белоснежном платье зажимала себе рот рукой, стараясь заглушить всхлипы. Получалось не очень. Она никак не могла оторвать испуганный взгляд от распахнутой железной двери. Из крайней комнаты в коридор вышел пожилой мужчина с пучками седых волос по бокам и красной блестящей лысиной на макушке, он тяжело опирался на костыль и нервно вертел головой.
Я медленно подходила к открытой двери, у которой лежали Серые. Женщина всхлипывала, мужчина с костылем гнусаво спрашивал, что происходит.
Я ничего не спрашивала, я уже видела.
Толстяку тоже выделили отдельные апартаменты, правда, он не собирался за них платить. Он лежал на кровати, похожий на тюленя из зимнего моря, что приплывали к нашим берегам по весне. Тело и лицо замотано бинтами, некогда белыми, а сейчас густо заляпанными кровью из перерезанного горла. Она растекалась по простыням, одеялу, капала на пол. Я ощутила настоятельную потребность закричать, возможно, так же зажать рот рукой, как девушка в белом, ну или на худой конец, упасть в обморок.