Табель первокурсницы
Шрифт:
Скрипнуло железо, и на уровне глаз открылась маленькое окошко. Я увидела небритую скулу, а потом слезящийся с красноватыми прожилками глаз.
— Чего надоть? — спросил «глаз» надтреснутым дребезжащим голосом.
— Я… я хочу увидеть заключенного!
— Ну и хоти на здоровье.
— Но…
— Сегодня неприёмный день! — рассмеялся кто-то позади «глаза», — Пусть приходят завтра, а еще лучше через недельку!
Теперь уже загоготал «глаз».
— Послушайте, — я стиснула руки, пытаясь подобрать слова, уже зная, что
— Шар, это ты там гогочешь, что ли? — раздался голос, я обернулась, сани стояли под одним из деревьев рядом с засыпанной снегом поленницей, а ко мне неспешно подходил кожевенник.
— Ну, я, — в окошке снова появился «глаз», — Медведь? Старый бродяга, ты что ли? Смотри-ка, выбрался… А чего пришел? По решеткам соскучился что ль?
— Уж не по твоей лысой голове, — рявкнул Ули, — Шрам здесь?
— Здесь-здесь, — раздался еще один голос, — Открывай Шар, Медведь пришел.
Загрохотал замок, мастер Ули оттеснил меня в сторону и открывший дверь «глаз» — лысый мужчина без передних зубов и с сизой щетиной окинул взглядом массивную фигуру и серьезно заметил:
— Ну, ты даешь, медведь, я с самого начала знал, что ты на голову больной.
— За своей головой смотри, Шар — не очень дружелюбно ответил кожевенник, заходя в узкий коридор, я юркнула следом.
— Не больно-то нас бывшие постояльцы визитами балуют, — буркнул стражник, запирая за нами дверь.
— Это потому что с того света особо по гостям не походишь, — снова раздался тот же голос, что велел открывать. — Ну, где ты там?
Коридор закончился широким залом с деревянным столом в центре и двумя грубыми лавками с боков. Стены были сложены из холодного осклизлого камня, в помещении пахло сыростью и старым сыром и пивом, прокисшим еще до моего рождения.
Из караулки, в свою очередь, расходились еще два коридора, сейчас почти терявшиеся в темноте.
— Не скажу, что рад видеть твою рожу, Шрам, — прогудел Ули, рассматривая сидящего на краю лавки приземистого мужчину. Лицо тюремщика пересекал уродливый рваный рубец, вертикально деливший рот на две части так, что казалось правая половинка выше, чем левая.
— Это потому что ты завидуешь моей красоте.
— Думал, тебя рыбы в Зимнем съели, — натянуто ответил кожевенник.
— Не поверишь, я думал о тебе то же самое.
Кроме Шара и Шрама, в караулке сидели еще двое. Молодой высокий стражник в кольчуге торопливо разливал по выщербленным кружкам что-то кислое и хмельное, его одежда и светлые волосы казались на удивление чистыми, особенно на фоне остальных. В дальнем углу крутил колесико масляного светильника сухонький старичок, очень похожий на злого гнома из сказки, что рассказывала нам с братом перед сном нянюшка. Седые волосы пучками торчали из-за ушей, руки с шишковатыми суставами, согнутая спина, засаленная одежда.
— Садись, выпей с нами, раз уж пришел — хлопнул кожевенника по плечу Шрам. — Кто бы мне сказал, что я буду рад видеть бывшего заключенного, получил бы в зубы.
— Кто бы мне сказал, что я буду пить с собственными тюремщиками, лишился бы языка, — в тон ему ответил Ули, но сел на лавку рядом со светловолосым и рассеянно коснулся шрама на шее. — Девы, как давно это было.
— И не говори, — в тон ему отвел Шрам.
— А кто это с тобой? — прищурился лысый, — Она вроде повидать кого-то хотела? Здесь не дом свиданий, девочка.
— Но если хочешь, можешь повидать меня, — подмигнул мне светловолосый.
— Племянница моя, — мастер понюхал содержимое кружки и скривился.
— Племянница? — протянул Шар, — Не знал, что ты в родстве с благородными, — и сплюнул на пол, судя по состоянию последнего, это было здесь обычным явлением.
— Ты много чего обо мне не знаешь, Шар, — кожевенник вздохнул, — Мы по делу пришли. Ей бы жениха повидать. Что скажешь, старик? — он посмотрел на «гнома» все еще возившегося со светильником, и все остальные, что интересно, тоже повернули головы. Тот не ответил, делая вид, что не слышит.
— Это которого? — уточнил светловолосый.
Я уже открыла рот, чтобы ответить, но Ули меня опередил:
— Его сегодня привезли, ближе к ночи, тоже не из простых.
— Ааа, тот павлин, — Шар сел и пододвинул к себе кружку, — Верный кандидат в покойники, пусть твой племяшка забудет. Короста нынче его невеста.
— Что даже попрощаться не дадите? Брось, разве не ты, Шрам, помнится, просил меня написать письмо твоей ненаглядной Лиене?
Шрам крякнул, но отрицать не стал.
— Я заплачу, — не выдержав пообещала я, поднимая руку и касаясь шишки на голове, внутри головы словно что-то ворочалось, что-то острое и болючее.
— И чем же, красавица? — с любопытством уставился на меня светловолосый.
— Я… я… я могу выписать чек!
Несколько секунд царила тишина, а потом они захохотали. Не только тюремщики, но и кожевенник смеялся, постукивая ладонью по столу. Старик отвлекся от светильника и уголки его тонких губ приподнялись, вокруг глаз собрались морщинки.
— Чек!? — отхохотавшись проговорил Шрам, — Давно мне чеков не выписывали. Собственно мне никогда их не выписывали, — он поднял кружку, его изуродованный рот скривился, по подбородку потекло пиво.
— Значит, не стоит и начинать, — покивал Ули, — Девочка, просто в отчаянии. Сам подумай, что может случиться, если она его в последний раз увидит? Куда они денутся? Улетят к богиням?
— Тут такое часто случается, — согласился Шар.
— Пожалуйста, — протянула я.
— А мы пока отметим встречу, вспомним старые и недобрые времена, когда я ненавидел вас всей душой, а вы молились Девам, чтобы те прибрали меня поскорее, — кожевенник вытащил из кармана бутылку с мутной жидкостью.