Табу на любовь

Кофф Натализа

Когда же старик ювелир вместе с браслетом сделал еще и цепь, на которой крепилась отмычка к украшению, я сильно удивился. Но на шею надел. И не зря.

Во мне появилось странное спокойствие. Будто гребаное озарение и твердая вера в то, что сработает, все «срастется». Иначе ведь никак.

Как и каждый вечер, прежде чем поехать к себе, двинулся по накатанному маршруту. Охрана уже привыкла, а новый начальник безопасности не задавал вопросов. Просто держался на расстоянии.

Оказавшись рядом с домом,

отыскал до чертиков знакомые окна. Я бы, не задумываясь, отдал любимую тачку за то, чтобы Ратти выглянула в окно и постояла там несколько минут. Да даже одну! Но чтобы без всех этих штор и занавесок.

Кто их вообще придумал? Занавески эти!

Вздохнул, потер рукой шею. Старею что ли? Или просто нервы.

На миг оторвался от окон и взглянул напротив. Просто мазнул взглядом.

— Вот же….! — выругался я и полез рукой в карман пиджака.

Номер младшего был первым в списке контактов. А спустя секунду этот засранец уже ответил на звонок.

— Проша, я тебя убью! — пригрозил я.

— И за что мне такая честь, да в такой день? — заржала эта смазливая морда.

— Твоих рук дело? — потребовал я ответа, глядя на огромную фотку Ратти, на которую пялился весь город.

— Что именно? — паясничал брат.

— Проша, не беси меня, — начал заводиться я. — Ты по всему городу засветил ее фотки. Я тебя грохну! Видит Бог!

— Да не кипятись, бро! — еще громче смеялся мой тупой, упрямый брат-идиот. — Там ни на одном плакате нет ее лица. Зато девочке будет приятно. Смотри из окна да любуйся!

— Ни на одном? Да ты издеваешься! — заорал я, выскакивая из машины.

Стоя посреди тротуара, как последний придурок, я вертел головой, пытаясь отыскать и другие билборды.

— Прохор, увижу — удавлю! — пообещал я.

— Не благодари! — вместо прощания заявил младший брат и сбросил вызов.

У меня не было слов. А руки так и чесались придушить мелкого пакостника.

Я не хотел возвращаться в прогретый салон автомобиля. Принялся вышагивать, нарезая круги от подъезда и до машины. Всего метров сто, не больше. Но я понял, что начал успокаиваться.

Ровно до того момента, когда я решил вернуться в тачку. Подъездная дверь хлопнула, словно привела меня в чувства.

— Твою мать! — процедил я, ускоряя шаг.

Но не успел. Женщина уже села в ожидавшую ее машину и уехала. Я прекрасно видел выражение триумфа на ее лице. Видел, с какой надменной и ехидной улыбкой она смотрела на меня.

— Сука! — прошипел я, провожая взглядом дражайшую тещу.

Иолана Несторова прекрасно знала, если ее дочь я могу прижать к ногтю, то ей самой — ничего не будет. Эта стерва может измываться над девчонкой сколько душе угодно.

Да хрен угадала! Я не позволю ей! Через мой труп!

Наплевав на все планы, тщательно продуманные ходы, я мчался вверх по лестнице. Знал,

что после встречи с мачехой моя Ратти там, одна.

У меня не было ключа от ее квартиры. Пришлось так, тупо жать на кнопку звонка и надеяться, что девчонка отроет.

Открыла.

Слезы все еще струились по ее щекам. Губы дрожали. А волосы короткими прядями облепили лицо.

— Уходи! Убирайся! — потребовала она.

Как ножом по живому. Дрожь в голосе убивала. Никакая физическая боль не сравнится с той, что ворвалась в мою душу.

Не мог я повернуть обратно. Не мог. Только вперед.

Шагнул. Подхватил. Прижал.

Она сопротивлялась, изворачивалась, но ее пальцы вцепились в ткань моей рубашки. Девчонка смотрела на меня снизу вверх, а ее губы дрожали. Всего мгновение, и она опять разразится рыданиями.

Действовал инстинктивно. Схватить. Защитить. Успокоить.

— Девочка… девочка моя… — выдохнул я, крепче прижимая ее к себе.

Ее волосы выскальзывали из пальцев, словно стали вдруг чужими. Боже! Зачем она их остригла?!

Но сейчас не это главное. Совсем не это. Позже. Не сейчас.

— Не твоя! — затрясла головой Ратти, всхлипывая, но не вырываясь из моих рук. — Дашка твоя! Не я!

— Ты! Только ты! — шептал я, уткнувшись ртом в ее висок, дыша ее запахом, чувствуя, как по жилам ревет и бушует кровь. — Ты одна!

Я повторял вновь и вновь одни и те же фразы. А она трясла головой. Всхлипывала. Скулила. Как крошечный побитый щенок. И не выпускала из захвата пальцев ткань моей рубашки.

Это казалось мне хорошим знаком. Так я думал.

— Иолана сказала, что ты станешь отцом, Роман, — раздался старческий шепот, а я застыл на выдохе.

Мне бы разжать руки, да выпустить Ратти. Но легче перестать дышать. Легче. А так — нереально.

— Я развожусь, — прошептал я, обхватывая ладонями заплаканное лицо Раттаны. — Слышишь?!

— Это все неважно! Теперь неважно! Там ребенок! — она рыдала навзрыд, а я чувствовал себя сволочью, которую размазали и втоптали в грязь. Вернее, я ею и был.

— Мои адвокаты работают над этим, — сухо выдавил я, но Ратти закрыла глаза, обхватила мои запястья, которые по-прежнему удерживали ее лицо, крепко, но нежно, как самое дорогое сокровище.

— Это все не важно. Ребенок должен жить в полной семье, — прошептала она, как приговор.

Я смотрел в ее глаза. Знал, о чем именно говорит она. О чем думает.

Мы с ней в этом схожи. Дети, рожденные вне брака. Дети, которым пришлось платить за ошибки родителей.

Я не заметил, как бабуля вернулась в комнату. Так и стоял, глядя на девчонку. Она отвечала тем же. Уже не всхлипывала. Но по ее щекам все еще текли слезы.

— Если он не мой? Если не я — отец ребенка? — сипло прошептал я, сам не зная, на что надеясь.