Табу на любовь
Шрифт:
Я увидела неспешное движение его руки. Почему-то вдруг стало любопытно, как именно этот невыносимый и дикий мужчина получил свое очередное ранение. Даже с моего места отлично просматривались розоватые пятна крови на бинтах, словно незажившие раны вновь начали кровоточить.
Но я быстренько отмела эти ненужные и опасные мысли.
— Нет, — повторил Роман. — Подарки ко дню рождения обратно не принимаются.
Я от возмущения приоткрыла рот и тут же его закрыла. Мне все-таки пришлось взглянуть в лицо Львовскому.
Я
— Сними! Забери это обратно! — уже тише, но все так же уверенно потребовала я. — Я не принимаю дорогих подарков от ненавистных мне людей!
— А от кого принимаешь?! От того мудака из кафешки?! — повысил голос Львовский, но тут же осекся.
Я отчетливо разобрала тихое «Черт!», а Рома оттолкнулся бедром от стола, сделал шаг вперед.
— Не вздумай! — почти прокричала я, и, вопреки моим ожиданиям Львовский послушался, вернулся на место, сел, выдохнул.
Да что же происходит, черт подери?! Мир сошел с ума?
— Тот, как ты выразился, «мудак» — мой друг! — вздернула я подбородок. — Свои претензии будешь предъявлять жене, Львовский! Сними немедленно чертов браслет!
— Тебе нужно, ты и снимай, — прищурился Львовский, а потом поверг меня в очередной шок.
Крепкая мужская рука медленно, но уверенно коснулась верхних пуговиц рубашки.
Львовский неспешно принялся расстегивать пуговицы, справляясь одной рукой.
— Что ты творишь?! — взвизгнула я.
А Львовский лишь широко улыбнулся, с вызовом, с уверенностью, что я сдамся.
— Облегчаю тебе задачу, Ратти, — пробормотал мужчина.
Мое имя он произнес хрипло, будто перекатывал звуки по языку, смакуя их, точно музыку. И совсем некстати в памяти точно взрывом мелькнули картинки нашей близости.
Он так же шептал мое имя, когда мы оставались наедине, в его квартире, вдалеке от всего мира.
Я задержала дыхание. Боже! Почему я постоянно совершаю глупости?! Почему я просто не могла оставить браслет в кафе? Или у ювелира? Или вообще выбросить в мусор? Почему я примчалась к нему, сюда?
Ответ лежал на поверхности. Но я всеми силами отказывалась его принять.
— Понятно. Лучше уж травмпункт, — пробормотала я, не двигаясь.
— Нужен ключ, Ратти? — тоном искусителя шептал Львовский. — Подойди и возьми.
— Придурок! — прошептала я, но мой взгляд, точно привороженный, был приклеен к мужской шее, на которой едва заметно поблескивала тонкая цепочка.
Мужчина расстегнул еще две пуговицы, и теперь я отчетливо увидела крошечную отмычку, которой можно было расстегнуть замок браслета.
Всего несколько шагов, и свобода была бы у меня в кармане. И я бы швырнула браслет в ненавистное лицо, а вместе с ним и стерла любое напоминание
Однако я не повелась на провокации мужчины. Легче умереть на месте, чем коснуться его тела.
— А этот твой… Не придурок? Он — хороший мальчик? — разобрала я хриплый рокот Львовского.
Все! Уходим так же быстро, как и пришли! Плевать на браслет! Плевать на Львовского! Плевать на все!
— Он не подонок, в отличие от вас, Роман Дмитриевич! — процедила я и сделала шаг назад, к выходу.
Я предпочла не оглядываться. Шла вперед. Практически бежала. Даже не обратила внимания на то, чем занята секретарь Львовского.
Оказавшись перед закрытыми дверьми лифта, нажала на спасительную кнопку.
Сердце тарабанило, словно грозило выскочить из груди. Браслет жег запястье. А за спиной раздался звук приближающихся шагов.
Я повторно нажала кнопку вызова кабинки. Еще и еще, до тех пор, пока горячая, обжигающая, испепеляющая мое спокойствие рука не накрыла мои пальцы.
Львовский крепко, но осторожно сжал мою ладонь. А я замерла, не дышала, даже моргнуть боялась.
Рома стоял позади меня. Рукой он держал мое запястье. Не сильно сжимал, но моя кожа плавилась от прикосновения.
Волосы на затылке шевелились от дыхания этого мужчины. А по шее, к позвоночнику, волнами шло тепло. Оно пробиралось к коленям, которые грозили вот-вот подогнуться.
— Отпусти! — выдохнула я, понадеявшись, что мой голос звучит твердо, уверенно и настойчиво, что тот писк, который коснулся моих ушей, совсем не мой голос, а чей-то чужой.
— Не могу! — шептал на выдохе, а после шумного, свистящего вдоха: — Ты под кожей. Везде. Всегда. Не могу!
— Ты муж моей сестры, Рома! — произнесла я почти без эмоций, понимая, что глаза готовы закрыться, но, что удивительно, я не плакала. — Ты всегда будешь для меня Дашкиным мужем.
Я не хотела, чтобы в словах звучал упрек. В конце концов, этот мужчина никогда не давал мне ложных обещаний. И не виноват, что я сама же и вручила ему свое глупое сердце.
— Плевать на нее. На всех плевать! — выдохнул Роман, а я почувствовала, как он прижимается лбом к моему затылку и дышит так, словно вот-вот задохнется, жадно хватая ртом кислород. — Я все исправлю. Смогу. Вернись.
Хорошо, что крепкая рука подхватила меня поперек живота, и я не упала на пол.
Плохо, что теперь я каждой клеточкой тела чувствовала этого мужчину, его возбуждение, дрожь, его дыхание. Кажется, даже его пульс тарабанил в унисон с моим.
— Вернутся? Рома! Мы никогда не были вместе! Недельный секс — твоя мимолетная предсвадебная блажь! Ты так захотел. Вынудил меня согласиться. Тебе действительно плевать на все! Эгоистичная ты сволочь, Рома! — говорила я, пытаясь вывернуться из крепких рук, но Львовский лишь крепче держал меня. Хорошо, что не лез целоваться. Иначе бы случилось непоправимое.