Таежные отшельники
Шрифт:
18 августа. Лодка уносится вниз по реке, а мы начинаем подъем к Лыковым.
Через 30–40 минут показалась изба. Вокруг никого, тихо, нас не встречают. Сбрасываем рюкзаки, захожу в избу. На «гобчике» спит дед. Здороваюсь, отвечает, узнает. Спрашиваю, что с ногой. Поясняет, что упал и ходить не может. «Совсем плохо, чем можете, пособите». Агаши нет, дед недоумевает, куда она девалась. Приглашаю остальных товарищей в избу. Николая Петровича дед узнает сразу, с остальными знакомлю. Имя Вадим, дед выговорить не может, нет его в святых писаниях, как, впрочем, и «Светлана». Вместо «Вадим» у деда получается «Владимир». Выясняем, что дед с Агафьей слышали шум лодочного мотора, тем более странно — где же Агаша? Но вскоре все выясняется. Выйдя из избы, слышу, как справа, чуть внизу стрекочет
Приветствия. Рада, глаза светятся. Спрашиваю: «Как жизнь, как дела?» Сразу тут же, на тропе, Агаша быстро-быстро начинает выкладывать свои невеселые новости. «Тятя-то совсем плохой, на двор даже не выходит. Беда! Сама-то зимой чуть не померла, уже ничего делать не могла, даже печь протопить и за дровами сходить. Душило сильно-сильно, чуть ума-то не лишилась, уже ничего не соображала». Выясняем, что когда она зимой ездила в гости к дяде Анисиму, то уже там сильно болела. Но там ее «выправили маненько», а после возвращения домой сразу совсем слегла. Была боль в груди слева, кашель, одышка, очень сильное удушье. Через два дня заболел и дед, тоже кашель, слабость. Вскоре они, уже даже не могли есть, сходить за дровами, приготовить еду. Описывая тяжесть своего и деда состояния, Агаша приводит два «симптома»: «Я-то была такая плохая, что даже кошки от меня ушли — не живая совсем. А тятя-то совсем уже ума лишился — на запад молился». Лыковы совсем уже умирать собрались, даже дважды друг у друга приняли причастие. Хорошо, что пришел Ерофей с Сергеем Петровичем Черепановым, помогли дров наколоть, избу истопить. Пили отвары трав (багульник, пихтач, ольховую кору), горчичники делали, ножные ванны с горчицей — как я учил в прошлый раз. К весне помаленьку лучше стало — начали молиться. Затем дед сильно ноги застудил, даже опухать стали. «Идет по снегу и лужам босиком, ничего не слушается, такой упрямый, — рассказывает Агаша. Натирала випросалом (мазь, которую мы им оставляли) — получше стало, так три недели назад упал с палатей и повредил ногу. Совсем плохой, из избы по нужде даже не выходит, вонь такая. Замучилась я», — грустно отрешенно заключает Агаша.
В разговоре выясняется, что у Агаши с дедом уже много разногласий и распрей. Дед в мир выходить не хочет, а Агафья уже поняла, что здесь она с тятей, который ничего не делает — не может и не хочет, — помрет. Когда она с ним завела разговор об этом, то он так распалился, что пообещал уйти в лес, закопаться в землю и там умереть. После этого Агафья уже боится разговаривать с ним на подобные темы. Покорно примирилась и молчит.
Выплеснув самое накипевшее в душе, Агаша ведет нас к избе и сразу начинает угощать, чем может (черника, орехи, шишки). Оказывается, заслышав лодочный мотор и сообразив, что будут гости, она сразу же поспешила собрать шишек, чтобы было чем встретить прибывших. Вот почему ее не оказалось возле избы, когда мы пришли, — немножко не успела управиться с кедрами.
Ухожу к деду в избу, прошу показать ногу, он не сопротивляется. Заголив штанину, осматриваю ногу в полумраке избы. Кажется, перелома и вывиха нет, но боль в правом колене сильная, сустав отечен. Говорю деду, что нужно выйти на свет из избы и там хорошо все посмотреть (надеюсь, что при этом к осмотру сможет присоединиться и Вадим Иванович). Дед с неохотой соглашается.
У дома устраиваем лежанку из спальника и телогрейки. С охами и ахами выволакиваем деда и укладываем на лежанку. Я начинаю осмотр и показываю Вадиму Ивановичу, чтобы он тоже подключался. Дед не сопротивляется. Вадим Иванович вовсю крутит ногу деда, в определенном положении дед — «ой-ой, ой-ой», — сильно морщится — больно. Приходим к заключению, что у деда разрыв мениска, травматический артрит. Карп Иосифович интересуется: «Ну, как?». Конечно, в этих условиях делать операцию, довольно большую и травматичную, у очень старого и резко ослабленного человека мы не можем. По общему состоянию дед еле жив, вял, заторможен, глаза потухшие. Поэтому решаем наложить деду гипсовую повязку. Рассчитывать на сращение мениска в таком возрасте и состоянии больного практически не приходится, но гипс даст покой суставу, кроме того, очень важно, чтобы дед начал хотя бы немножко двигаться, выходить из избы — гипс позволит ему приступать на ногу. Сообщаем о решении наложить гипс, спрашиваем согласие. «Иежили можете — спомогайте!» — слышим в ответ.
Быстро разводим костер, греем воду, готовим гипс. Через 25–30 минут (сильно торопимся, так как натягивает тучи и собирается дождь, а больше потому, что боимся — не передумал бы дед) гипсовая повязка на всю правую ногу деда наложена. Любуемся своей работой. Живописна фигура деда на лежанке, с женским платком на голове, закрытого одеялом, с торчащей
Через полчаса начинает накрапывать дождь, и мы перетаскиваем деда в избу. После того как гипс окреп, попробовали поставить деда на ноги. С нашей помощью, приступая на загипсованную ногу и неумело таща ее, негнущуюся в колене, за собой, дед с трудом вышел из избы. Один он, пожалуй, не справится. Нужно что-то придумать, чтобы он, передвигаясь, все время мог удерживать себя еще и руками, иначе — беды не миновать. Дело осложняется еще и тем, что дед почти месяц провел неподвижно в постели, очень ослаб и у него кружится голова. Во всяком случае, «гипсовая нога» проверку на излом выдержала, а дальнейшее во многом будет зависеть от волевых усилий Карпа Иосифовича и от того, что мы придумаем. Проба с костылем успехом не увенчалась — деда заносит в сторону, а костыль устойчивости ему не придает. Очевидно, нужно соорудить какие-то перила, придерживаясь за которые дед смог бы выходить на улицу, не рискуя упасть.
После того, как улеглись хлопоты с гипсом, дарим подарки, привезенные с собой. Лыковы довольны. После проявленной заботы Карп Иосифович заметно оживился, в нем вновь проснулся интерес к окружающему, похоже, что он поверил в возможность поправиться и вернуться к активной жизни.
Вечером разговоры с Агашей у костра. Она делится своими горестями и заботами, рассказывает о поездке в гости. Во время пребывания Агафьи в гостях в Киленском она жила по несколько дней в трех семьях родственников, но в основном у Анисима. Прием был самый радушный, Агафья осталась довольной. В одном доме ей даже доверили поводиться с грудным ребенком: «Взять-то страсно, маленький-маленький». С едой никаких проблем не было, ела и пила все, что давали, — ведь угощали-то единоверцы. Оказалось, что и медовухи довелось Агаше отведать. Однако она Агаше не очень понравилась. «С её спать хосется», — с неудовольствием говорила Агаша. Еще много рассказывала она о своей поездке, о том, что ей предшествовало и было после.
Выясняется, что приехавшие в декабре за Агафьей Анисим и другой родственник, имели намеренье уговорить деда совсем переехать к ним в Киленское. Но дед на уговоры не поддался, несмотря на то, что разговор шел на фоне медовухи, привезенной Анисимом. В гости съездить Карп Иосифович тоже отказался, сославшись на расстройство желудка. Рассердившись на упрямство деда, Анисим сказал: «Вот свяжем тебя, да и увезем», — и дело чуть не дошло «до большого», как говорит Агафья. Отцова благословения на поездку к Анисиму Агафья тоже не получила, разрешил он проводить родственников только до Каира. Выходит, что, поехав в гости в Киленское, Агафья нарушила запрет отца и он за это на нее долго сердился. Ослушаться запрета отца — это, безусловно, крупный шаг в сторону цивилизованного мира.
Долго еще у неярко горящего костра звучит певуче-протяжный голосок Агафьи, повествующий о долгой страшной зиме, тяжелой болезни, различных хозяйских заботах. Тепло. Тихо. Комаров почти нет, но много мошки. Небо постепенно затягивает поволока, начинает накрапывать дождь. Костер догорает. Спать устраиваемся в пристройке на маральих шкурах. Дед с Агафьей усиленно приглашают ночевать в избе с ними, но из-за духоты в ней и, конечно, соображений безопасности для них (инфекция!), мы предпочитаем прохладную пристройку. Благо опасаться за простуду девочек не приходится — на маральих шкурах, как на печке.
16 августа. Утренний туман идет кверху — значит, погоды хорошей сегодня не предвидится. Действительно, весь день временами накрапывает дождь, сильно донимает мошка.
После завтрака до обеда мастерим из жердей, скобок, ручек и другого подсобного материала «путь» и «туалет» для деда, проявляя чудеса строительной изобретательности, которую мы в себе и не подозревали. Начиная с лежанки и кончая «туалетом», сооруженным в 4–5 метрах от избы, рассчитано каждое движение и шаг деда. При этом он все время может удерживать себя при помощи рук и, потихоньку переступая ногами, выйти без чьей-либо помощи на улицу. К обеду все сложное инженерное сооружение готово. Дед успешно опробовал его и сам вернулся домой. Настроение у Карпа Иосифовича явно улучшилось, он воспрял духом. Через час он вновь сходил самостоятельно на улицу «по нужде». Это потребовало от него значительных усилий, но, насколько я понял, деду не терпелось еще раз убедиться, что он может сам передвигаться хотя бы на такое короткое расстояние. После успешных испытаний Агаша тоже вздохнула с облегчением — ведь одна она деда вытащить на улицу не могла.