Таежный гамбит
Шрифт:
22 декабря после упорных боев части Народно-революционной армии согласно приказу командующего фронтом Серышева оставили Хабаровск и отошли на левый берег Амура в район Покровки. Отдав приказ об оставлении Хабаровска, Серышев телеграфировал Блюхеру и вместе со штабом выехал на станцию Ин, расположенную в сотне километров западнее Хабаровска.
После отъезда штаба фронта собравшиеся на левом берегу Амура части оказались без управления, связь была прервана. Остались только три самостоятельных начальника: командир Особого Амурского полка и командиры двух стрелковых полков.
Убегая из-под Хабаровска, Серышев
Части генерала Молчанова вошли в Хабаровск 23 декабря, захватив большие военные трофеи, в частности, 35 пушек противника. Казалось, все сулило удачу.
Но Блюхер времени даром не терял. Сместив Серышева с поста командующего фронтом, он взвалил на свои плечи бремя всех проблем и попытался не убегать от них, а решить. Хотя бы одну.
У станции Ин войска Восточного фронта Народно-революционной армии расположились бивуачным порядком. Белые, захватив Волочаевку и Ольгохту, продолжали наступать в западном направлении. В ночь на 28 декабря сильная Поволжская бригада белых в тысячу штыков и двести сабель при трех орудиях под общим командованием генерала Сахарова повела наступление на Ин, пытаясь окружить группировавшихся здесь красных.
Направив Камский полк для глубокого обхода станции с севера, белые главными силами наступали вдоль железной дороги. Конница, возглавляемая Сахаровым, пошла в обход с юга и первой вышла к расположению красных. Отбросив сторожевое охранение, кавалерия атаковала Ин.
… На окраине станции плотно залегли красноармейские цепи. За одним из укрытий лежали двое: молодой боец и серьезный человек средних лет — новый комиссар полка.
— Что же, товарищ Зарядько? — спрашивал молодой красноармеец. — Теперь хана нам, выходит?
Никанор Зарядько, после харбинской неудачи сумевший пробраться к своим и за прежние заслуги назначенный комиссаром вновь сформированного полка, ответил по возможности спокойно, хотя у самого поджилки тряслись пуще некуда:
— Помолчи, Карпухин. Вон там, за сопкой, наш бронепоезд прячется. Сейчас он как влупит им огня!
— А когда? — ожил парень.
— Ну подожди, подойдут ближе, — и Зарядько посмотрел в бинокль на недалекую сопку, из-за которой поднимался едва видимый паровозный пар.
— А успеют они вовремя? — снова приставал Карпухин.
Зарядько кисло поморщился и отмахнулся от надоеды:
— Отстань ты! Откуда я знаю? Но думаю, что успеют.
Из-за сопок перед укреплениями красных стали вырастать фигуры белых. Вскоре Зарядько уже мог различить суровые лица офицеров, некоторые из них были укутаны шерстяными башлыками. И в тот же миг белые открыли артиллерийский огонь по позициям оборонявшихся. Вздыбилась земля вперемешку со снежной пылью, лезла в глаза и слепила.
Зарядько вжался в насыпь, пригнул голову Карпухина:
— Хоронись!
Развернувшись в цепь, белые без выстрелов подошли на расстояние рукопашной и кинулись в штыки. Зарядько отчетливо видел их решительные лица, упругие фигуры и понимал, что если теперь же не поднять бойцов и не встретить врага в штыки, они будут раздавлены, их перебьют, а остатки разгонят так, что потом никого не соберешь. Но командира полка рядом не было, и Зарядько понял, что сделать это придется ему. Но как это сделать? Ему никогда не доводилось бегать в атаки, сам этот бой был для него первым, если не считать беспорядочного, лихорадочного бегства из-под Хабаровска.
«Что же бронепоезд?» — мучительно думал он и видел, как с каждым мгновением белые становятся все ближе.
— Ура-а-а! — услышал он над ухом.
Это выкрикнул лежавший рядом Карпухин. Он вскочил в полный рост и первым кинулся навстречу врагам. Зарядько поднялся и побежал следом, на ходу выкрикивая:
— Вперед, товарищи!
Он уже почти догнал Карпухина, бежавшего вперед и стрелявшего на ходу, как вдруг буквально им под ноги кинулся офицер со штыком наперевес. Занеся винтовку для удара, он крякнул и подал штык вперед. Штык попал в шинель Зарядько, пропоров карман, но не причинив вреда. Зарядько облился холодным потом. Офицер снова занес винтовку, но комиссар ловко увернулся, схватил Карпухина за ремень и притянул парня на себя. Штык угодил Карпухину в грудь, парень захрипел и начал оседать. Зарядько оттолкнул обмякшее тело, из-за него выстрелил в снова занесшего оружие офицера. Тот упал. Вокруг Зарядько начали рваться снаряды, комиссар уже мало что видел, сквозь грохот прохрипел как можно громче «Залечь!» — и сам первым упал в ближнюю воронку.
Он даже не дышал, казалось ему, только лежал на теплой от взрыва земле и с ужасом думал о предстоящем. Но тут раздалось сначала нестройное, но потом более дружное «Ура, товарищи!», и Зарядько высунулся из укрытия.
Из-за ближней сопки, пыхтя и нещадно дымя, выполз бронепоезд. Зарядько видел, как его орудийные и пулеметные башни разворачиваются в сторону наступающих белых. Еще мгновение — и стволы бронепоезда изрыгнули снопы желтого огня, и сразу уши заложило звенящей тишиной. Зарядько видел бегущих красноармейцев, падающих под огнем белых, которые, отстреливаясь, откатывались назад, выскочил из воронки и побежал следом за атакующими бойцами своего полка. Бежать было трудно, ноги подвертывались, дыхания не хватало. Но он все бежал, как мог, и стрелял в отступавших. И вдруг почувствовал, что кто-то толкнул его в грудь. Боли не почувствовал, а только запомнил вскипевшую в нем злость на то, что ему помешали бежать вперед. Потом дыхание перехватило, глаза застлала темнота, силы в один миг иссякли. Зарядько опустился на колени, потом лег на снег и уснул. Уже навсегда.
А бронепоезд продолжал вести огонь по отходившим белым. Под генералом Сахаровым была убита лошадь. Чертыхаясь, он поднялся из сугроба и, утерев лицо полой шинели, вскочил на лошадь пролетавшего мимо кавалериста — позади седла.
— Гони! — прокричал он.
Воспользовавшись отступлением врага, Особый Амурский полк, поддержанный бронепоездом, перешел в контратаку вдоль железной дороги против ползущей пехоты белых. Во встречном бою белые были разбиты и, преследуемые кавалерией красных, отброшены к Ольгохте.