Таежный рубикон
Шрифт:
Все непонятки разрешились уже метров через двести, когда опять пришлось притормозить.
– Опа-на! Шеф! – возбужденно проорал Сыч. – Дак тут чухан этот древний точно тралил что-то. Смотри вон – прогалина, что после трактора. Точно, сука старая, зашкварился, бля буду.
Игорь внимательно осмотрел широкую и глубокую борозду, идущую слева направо через зимник, а дальше теряющуюся в зарослях по направлению к поселку, с редкими отпечатками кирзачей по краям. Складывалось стойкое впечатление, что дед, а это был определенно он, волоком тащил какой-то тяжелый габаритный груз. Что это могло быть? Ну явно не та кабанячья ляха, что они ему щедро отстегнули. Что-то гораздо более объемное и весомое.
– Так... Сыч, – протянул Игорь и суеверно сплюнул, боясь сглазить замаячившую впереди удачу. – Ну-ка пробежались вдвоем по его следам. Посмотрим, что он там наковырял.
А уже через пять минут Сыч с Солдатом рядом с Дорофеевым радостно вопили в голос, вырывая друг у друга из рук рваную окровавленную тряпку, чуть ли не пританцовывая при этом в полном восторге.
– Нет, ты, слышь, шеф? – визжал Сыч. – Этот там шишкарь ветошный, как пер с сопки, так и навернулся. Все, сучок, кровиной залил... А этот, марамой, пенек старый, он его на горба и ходу. Ну он тут косяка упорол. Он, подлюка, теперь у меня красными слезами умоется. Я его в хлам порву вместе с этим задохликом недорезанным!
Игорь спокойно курил, самодовольно ухмыляясь, уже мало прислушиваясь к тому, что там плетут взахлеб его шестерки. Теперь-то он все подчистит наверняка. Теперь этот вояка от него никуда уже не денется. Сколько там прошло с того времени, когда они с дедом трепались? Часа два с половиной. А тут до поселка – не меньше шести километров. Да и то если по прямой, через болотину. Едва ли до темноты управится. Так что спешить им теперь ни к чему. По-любому успеют перехватить на подходе. И, достав из машины радиопередатчик, Дорофеев вышел на связь со Щиром: «Прием... Все. Свернулись по-быстрому. Мы его нашли. Пилите в Ретиховку. Там встречаемся». И даже какое-то давно забытое чувство, похожее на жалость к незнакомому, такому же, в принципе, как и он, бывшему служаке, ворохнулось внутри. Ведь он же, бывший ментяра Игорь Дорофеев, по большому счету, и не был кровожаден, как эти недоношенные беспредельщики, что козлами скакали сейчас рядом, предвкушая потеху. Но Игорь без тени сомнения тут же отогнал от себя ненужные вредные мысли, так как давно и прочно усвоил, что в этом мерзопакостном человеческом муравейнике правит только грубая сила, а значит – только одна простая и жестокая рациональность.
Филиппович
«Что за ерунда такая?» – недоумевал Иван Филиппович. Вот уже который час пытался связаться с Андрюхой по сотовому. Но никак не получалось. И гудок временами шел. Пускай через раз, но все ж таки. Известное дело – связь там плохая: сопки. Берет только местами. Но когда соединение все-таки устанавливается, почему не отвечает? Трубку на зимовье оставил? Так там Петрович. Давно бы отозвался. Неужели на радостях водки обожрались, черти бородатые? Ну, это тоже вряд ли. Никогда за ними такого не замечалось, чтобы посередь самой пахоты, не ко времени, беспричинно за воротник заливать. Мужики серьезные. Не на отдых небось поехали, а деньжат зашибить. Какая тут может быть пьянка?
Но пока, правда, Филиппович особо не волновался. Ну не вывез от мужиков вчера орех, как обещал. И бес с ним. Ну не вывез так не вывез. Совсем не хотелось в тайгу соваться, пока лесовозы после очередного снегопада дорогу не набили. Только лишний раз машину гробить. И ничего страшного. За какую-то пару-тройку лишних дней ничего не случится. Да и что там орех – сущие гроши. Голова у него сейчас о более важном болела. Вот уже полмесяца никак не удавалось переправить в Китай капитальную партию «товара»: две подсоленные тигриные шкуры, за которые узкоглазые, не чинясь, выложат по три штуки зеленых, плюс – два полных «комплекта» костей из этих «матрасов», больше двухсот кабарожьих «струй» [14] , полста штук медвежьей желчи, что у китаезов тоже катит неслабо, почти по триста баксов, да двадцать один «комплект» медвежьих лап. Причем большая часть из них весомые – по три кило. Потому точно потянут по шестьсот-семьсот рублей каждая. А весь груз – не меньше чем на пятьдесят тысяч долларов. И причем сразу в момент. Можно было, конечно, шкуры хорошо выделать на «ковер», поступил такой заказ из Москвы... Но и партию дробить не хотелось, и ждать обещанных денег в этом случае пришлось бы подольше... В его нынешнем положении и полста штук зеленых – неплохой навар. Можно будет кое-какие житейские вопросы порешать в одночасье. Ну, хотя бы, добавив к тому, что уже до этого прикопил, Юлечку, внучку, наконец-то отправить на учебу в Англию. Конечно, по его стариковскому разумению, все это – пустая канитель. Можно подумать, наша школа хуже их заморского колледжа. Только дочку разве убедишь? Уперлась – и ни в какую. Для них же эта Европа драная как будто медом намазана.
14
«Струя» кабарги – железа на животе у самца, выделяющая мускус. Ценный продукт для парфюмерии.
Однако вот уже две недели дело с мертвой точки никак не сдвигалось. То прикормленный заместитель начальника таможни подполковник Одинцов на неделю в Москву в командировку мотался, то трясла их там какая-то вышестоящая проверка. Конечно, можно было и при таком раскладе вопрос решить. Был у него в крае, на худой конец, бывший однокашник Колька Шлыков, вышедший, к полному изумлению, в таможенные генералы. Уж как там он умудрился – одному богу известно. В техникуме дурак дураком был, а вот гляди ж ты, вылез. Но ему же, охламону, опять же отстегивать придется. И немало. Скорее всего гораздо больше, чем прощелыге Одинцову. Генерал есть генерал, и аппетиты у него соответствующие. Они же взятки жрут, как бык помои, в три горла. Лучше уж подождать, чем таким образом «делиться». И Филиппович ждал. Ждать-то ждал, да мысли тревожные в голову лезли. А вдруг как Сашка, перекупщик из Хейхэ, влупит неустойку? Сговорились-то совсем на другой срок. А он, змееныш, рожа азиатская, коснись денег, так своего уж ни за что не упустит. Что-что, а торговаться эти хитрожопые желтолицые «братья» умеют! Этого у них, прохвостов, не отнимешь. Быть того не может, чтобы под шумок да не объегорили!.. Или, не дай бог, какой-нибудь ушлый «оптовик», – а таких по краю Филиппович знал не меньше десятка, – возьмет да и выбросит на «рынок» не менее крупную партию товара, да еще и продешевит по дури своей? Тогда уж, без сомненья, Сашка собьет цену до мизера. А может, что еще хуже, и вообще от его глотовского «товара» отказаться. У Филипповича мурашки по коже ползли при мыслях о такой поганой перспективе. И он снова и снова начинал прокручивать в голове один варинт за другим. Да только толку от этого никакого не выходило. Соломку бы он, как в пословице брешется, осторожненько подстелил, да вот знать бы наверняка, где ее, родимую, получше пристроить...
А еще к тому же начинало тревожить Ивана Филипповича то, что эта шлюшка полицейская, Алина, потихоньку прижимает к ногтю мужиков по тайге. И на его глотовский «каравай» уже роток свой прожорливый разевает. Дважды безнаказанно ее головорезы, сволочи, его «точки» прошерстили. Спит и видит, наверно, мормышка, как он, Глотов, тоже под нее ляжет. «На нее – это мы с удовольствием, – пытаясь хорохориться, каламбурил Филиппович. – А что, Алина еще баба хоть куда. И спереди и сзади. Сто очков форы любой молодухе даст запросто. – А вот «под» – это хрен ты, давалочка, угадала!» Но одно дело – хорохориться, и совсем другое – в действительности эту «скользкую проблему» решать. Пришлось даже, грешным делом, к армяшкам на поклон сходить. Самвел, безусловно, пообещал с Савченко все уладить, но Филиппович на этот счет особых иллюзий не питал. Если Станислав захочет кого поприжать, то уж, будь спокоен, прижмет. И армяшки, если уж на то пошло, ему тоже, как слону дробина. Все это понятно, как божий день. Однако Филиппович, на Самвела особо и не надеясь, все-таки полагал, что поддержка в его лице при дальнейшем неблагоприятном развитии событий ему явно не помешает...
Неожиданно для себя в размышлениях своих, путаных, но не беспричинных, Глотов как-то незаметно успокоился. Чего уж там? Будь что будет. Решил еще раз позвонить в «бригаду».
– Да, – неожиданно после долгих протяжных гудков трубка отозвалась каким-то хриплым незнакомым голосом.
– Это ты, что ли, Андрей? – по инерции спросил Филиппович.
– А кто его спрашивает? – ответили вопросом на вопрос, как будто это был не сотик, а какой-то стационарный «номер» где-нибудь в общаге.
– А ты кто такой? – озадачился Глотов.
– Хрен с горы, – грубо рявкнула трубка. И Филиппович, быстро отключившись, внимательно посмотрел на дисплей. Да нет... все правильно... номером он не ошибся. Тогда в чем дело? Почему Андрюхин телефон у какого-то незнакомого мужика? Странно. Может, он его потерял, разиня? Или отдал кому? Но долго мозги пудрить не хотелось. Да и недосуг – надо еще от снега дорожку к коттеджу очистить, скоро ведь и Юлечка из школы прибежит.
Татьяна
Глядя на Таньку Осипову, поселковую фельдшерицу, старики часто качали головой: «Вот шебутная же!» И не поймешь при этом – то ли с укоризной, то ли с восхищением. А вернее, и того и другого понемногу. И то правда. Жила, как в театре каком. Вечно с шутками-прибаутками. Чаще всего что-нибудь под нос себе напевая, она даже ходить-то спокойно, как все люди, не умела. Все спешит, все несется стремглав куда-то, пигалица малая, со своей огроменной сумкой на плече, скачет, подпрыгивая, будто в «классики» играет, по шатким поселковым мосткам. Вся какая-то голенастая, угловатая, как недавно вылупившийся гусенок. Там, где у нормальных баб груди быть положено – вот уж совсем пустяшные остренькие бугорочки. В общем – срамота одна, глаз положить не на что. Ослепительно, ну просто страсть какая рыжая. Веснушки, мелким крапом, – кажется, везде, даже на веках, на мочках ушей. Со вздернутым, пуговкой, задорным носиком.