Тафгай 7
Шрифт:
— Курить хочу, аж зубы сводит, — пожаловался мне Микита, когда мы ползли в его автомашине «Ford Torino» по переполненным вечерним улицам Чикаго. — А ты точно уверен, что у меня будет рак горла?
— И рак горла, и слабоумие после химиотерапии. — Кивнул я. — Повернуть же надо было, раззява! Кстати, и памятник тебе поставят около спортивной арены, нерукотворный.
— Ха-ха! — Заржал наш весёлый капитан команды. — И какой он будет?
— Да, как у всех. — Улыбнулся я. — Без коньков и клюшки…
— А с чем?
— С гитарой за спиной, ха-ха. На дорогу смотри! —
— Извини, — пробурчал Микита. — Это ведь твоя русская шутка про гитару?
— Нет, это чехословацкий фольклор. Я при жизни был рослым и стройным, не боялся ни слова не пули и в обычные рамки не лез. Тормози уже! — Вскрикнул я, ведь мы опять чуть не поцеловали переднюю машину. — Я поведу! Нормальный памятник сделают в полный рост, и с клюшкой, и с коньками.
Стэн, прижавшись к обочине, ударил по тормозам, а затем спросил:
— Слухи ходят, что после этого сезона ты уходишь из команды. Это правда?
— Теперь уже наверняка, — кивнул я. — Гражданства советского меня не лишили. За сборную свою на «Кубке Мира» сыграл, теперь еженедельные отчёты для «Советского спорта» пишу про НХЛ. Я сейчас официально являюсь внештатным корреспондентом за рубежом, чтобы рабочий стаж не прервался, ха-ха!
— А что смешного? — Удивился словацкий эмигрант.
— То, что мне ещё и пенсию от государства будут платить по достижении 60-ти лет. Примерно рублей 70. По курсу чёрного рынка — это 14 долларов.
— В неделю? — Посмотрел на меня наивный энхаэловец.
— В месяц, ха-ха! — Заржал сначала я, а затем и Стэн Микита. — Но Родину, Стас, не выбирают. Поехали уже пока там Ванька Болдырев не накидался. Он как со своей девчонкой поссорился, так хандрит последние дни.
— А ты ему уши открути, вдруг поможет, ха-ха! — Сказал словацкий хоккеист, и мы где-то с минуту прохохотали.
В таверне Данна Финли, где мы появились спустя десять минут, кроме нашего одноклубника югославского происхождения Ивана Болдырева хорошо гудели, заправляясь пивом, ещё два десятка хоккеистов. И среди них веселился, находящийся в Чикаго на лечении бывший вратарь сборной СССР Виктор Сергеевич Коноваленко. Виктор Сергеевич, который великолепно провёл Суперсерию против канадских профессионалов, получив на тренировке травму колена, не провёл в чемпионате СССР ни одного матча. В той истории, которая была до появления меня в 1971 году, Коноваленко вообще закончил с большим хоккеем до конца сезона 1972 года. А при мне, Сергеич выиграл Олимпиаду в Саппоро, затем чемпионат СССР и Чемпионат Мира в Праге. Я думаю, такой поворот судьбы был гораздо лучше, чем тренировать детишек на морозе на заводском стадионе под открытым небом. А что касается травмы колена, то нашего прославленного голкипера местные штатовские эскулапы поставили на ноги за две недели и Коноваленко уже четвёртый день тренировался вместе с хоккеистами «Чикаго Блэкхокс».
— Сергеич, ёкарный бабай! — Гаркнул я по-русски, когда увидел, что за столиком, где сидели Ванька
— Ты не врач, ты этого знать не можешь, — обиделся Коноваленко. — И потом, что тут пить-то? Шипучка одна.
— О чём они говорят? — Спросил защитник Уайт, толкнув в плечо Болдырева, который русский язык более-менее знал.
— Таф собирается уши драть за пьянство, — хитро улыбнулся югославский Иван.
— Пошли Тони, мне это не очень нравится, — пробурчал Билли Уайт, выталкивая из-за столика голкипера команды Тони Эспозито. — Я против насилия над личностью.
— Куда вы парни? — Спросил, принёсший кофе, Стас Микита.
— Завтра утром самолёт в Нью-Йорк на «Матч всех звёзд» надо выспаться, — немного приврал Эспозито и они с Уайтом по-быстрому отчалили.
— То, что ты меня привёз в Америку, помог найти врачей, клинику, за это спасибо, — пророкотал Виктор Сергеевич с сильным окающим волжским акцентом. — Только мне в хоккей всё равно больше не играть. И 31-го января я уже домой лечу в Москву, а потом в Горький. Жаль семью со мной не выпустили.
— Это ты зря, Сергеич, грешишь, что играть не придётся, — улыбнулся Микита. — 30-го января тебя на «Матче звёзд» в концовке на десять минут за нашу сборную Запада выпустят. Сюрприз для болельщиков. Мы пока были на пресс-конференции, этот вопрос как раз и решился в руководстве лиги.
— Вот так товарищ Коноваленко, — хмыкнул я. — А ты всё пиво дуешь, и пенку с него сдуваешь. Кстати, ещё один разговор есть для тебя. Сегодня письмо прямо перед матчем передали от Всеволода Михалыча Боброва.
Я посмотрел на навостривших уши Болдырева и Микиту, прокашлялся и, кивнув Сергеичу, намекнул — дескать, давай отойдём. Коноваленко мой намёк понял верно, поэтому мы оставили моих одноклубников за столиком, а сами пересели к барной стойке, где русский язык никто не понимал.
— Что Михалыч пишет? — Спросил, посмотрев на меня исподлобья, Виктор Сергеевич.
— Проект нашей советской команды в ВХА на следующий хоккейный сезон предварительно утверждён, — начал я, сделав глоток черного душистого кофе. — Но наши руководители хотят и рыбку съесть и на ёлку влезть.
— Деньги платить не желают? Ну эту, зарплату, — оживился голкипер, который ошибочно приготовился к моей взбучке за лишние литры пива.
— И это тоже, — хмыкнул я. — Деньги мы здесь в Штатах и так заработаем. Хоккеистов в команду давать не хотят и Боброва не отпускают. У него договор с московским «Динамо», пока чемпионат СССР не выиграет, его Андропов не отдаст.
— Ни х… себе! — Присвистнул Коноваленко. — А как же играть? Кем? В ВХА уровень немного ниже, чем в НХЛ.
— Михалыч написал, что разрешено привлечь в команду ветеранов, закончивших хоккейную карьеру и парней, не проходящих в состав сборной СССР. Поэтому Сергеич, готовься играть в следующем году здесь: в США и в Канаде. Ты в моём списке — номер один.