Таганка: Личное дело одного театра
Шрифт:
«Борис Годунов». Самозванец — В. Золотухин
Я вижу силу театра не в литературности, а в визуальном ряде. И все это, как мне кажется, не противоречит Пушкину. Это близко его эстетике.
Я ни слова не говорю о декорациях. По-моему, они вообще не нужны. Тут все должно держаться на фантазии.
Я не буду про каждую сцену рассказывать. Вам ясен замысел
Целостная концепция спектакля обсуждалась и на следующих репетициях:
«Ю. П. Есть вопросы?
Актер Г. В двух словах. О чем будем играть пьесу?
Ю. П. Там, в пьесе, все сказано. „Но если вдруг единое пятно… И рад бежать, да некуда…“, „Да, жалок тот, в ком совесть нечиста“ Сверхсверхзадача, чтобы это получилось. Совесть, суд мирской, народный — слова ключевые: „Мы себе на трон поставили цареубийцу!“ Даже Шуйский говорит: „Зять палача и сам в душе палач“, „Единое пятно“ не дает Борису жить. Государь он был мудрый, хотел как надо сделать, но не мог. Суд щенкам Бориса, суд людской, — разный. Пронесется толпа — все разметет. Погибнут невиновные. Александр Сергеевич занимался Пугачевым. Бессмысленный бунт в России страшен и жесток. У нас сейчас иначе говорят — революция, восстание и т. д.
…В работе мы и другие вещи выясним. Почему беда пришла на Русь? Откуда Гришка Отрепьев, проклятый прах которого на семи ветрах развеян? Он же облик святого взял на себя. А принесло это смуту.
Актриса Д. Есть версия, что Годунов Ивана Грозного отравил.
Ю. П. Ну это сейчас модно. То же про Сталина говорят.
‹…› И должны быть дети обязательно. Детский хор, связанный с убиенным Дмитрием»[410].
К тексту надо быть внимательными. У меня книга издания 1923 года. Тут опубликован текст, который царская цензура вымарала. Некоторые фразы могут нам помочь. Там служанки между собой о Лжедмитрии рассуждают: «Да так, шваль какая-то. Выходец из обнищавших… Никакой он не Дмитрий, он — самозванец!»
Самое страшное — хрестоматийное прочтение пьесы. Мы постараемся этого не допустить. Спросить никто ничего не хочет?
Актер 3. Будут в спектакле добавления к пушкинскому тексту?
Ю. П. Я думал об этом… У Карамзина есть прекрасные тексты. Но мне кажется, это будет облегчением, если делать исторический комментарий. Можно обойтись и без них.
Но в спектакле будет музыкальный ряд. Песни, плачи, здравницы и т. д. Они будут естественно развивать пушкинские темы. Эта традиция зонгов идет еще от античного театра. Но мы не должны следовать ей слепо. Надо делать по-своему. Я же до «Доброго человека», когда его ставил, не видел ни одной постановки «Берлинер ансамбля». Потому что я ничего не знал, был чист, и получился русский вариант Брехта.
Актриса П. А кто будет композитором спектакля?
Ю. П. Вы хотите Юрия Марковича?[411] Подумаю… Я его люблю, даже помог ему пробивать оперу.
По-моему, в спектакле должен быть занят уникальный фольклорный хор, который вбирает в себя остатки уходящего. Они как мамонтов откапывают.
(Начинает чтение по подаренной ему книге «Борис Годунов»[412]. Он в очках, читает, сидя у микрофона. Читает спокойно, смакуя текст, жестикулирует левой рукой, пальцами. Актеры
У Александра Сергеича тут ремарка «Народ», как в древнегреческом театре.
Ю. П. демонстрирует массу масок персонажей из народа. Кричит, плачет, крякает… И в итоге орет во все горло: «Венец за ним! Он царь! Он согласился!»
Диалог Воротынского и Шуйского в Кремлевских палатах Ю. П. читает, явно не одобряя «лукавых царедворцев».
За Пимена Ю. П. читает медленно, нараспев, но при этом не уходит в ритм стиха, подчеркивает отдельные строки, обнажая их смысл. Особенно Ю. П. выделил: «Прогневали мы Бога, согрешили: Владыкою себе цареубийцу мы нарекли».
За Бориса Ю. П. читает «не мудрствуя лукаво», не играя. Главное в монологе Ю. П. — Бориса: «Но если в ней [душе] единое пятно, единое, случайно завелося, тогда — беда!» Фразу «И мальчики кровавые в глазах» Ю. П. не подчеркивал, прочитал бесстрастно и тихо.
Сцену «Корчма у литовской границы» Ю. Я. читал с большим удовольствием. Особенно колоритно в исполнении Ю. Я. выглядел Мисаил. Ю. П. читал его роль грубовато, с большим юмором, момент появления приставов вызвал у Ю. П. небывалый азарт. Яркое чтение сцены Ю. П. сопровождалось постоянным хохотом актеров.
В сцене «Царские палаты» Ю. Я. нашел неожиданно-восторженную интонацию у царя Бориса, восхищенного знаниями царевича. «Как хорошо!» — восклицает он, узнав, что на карте изображена Волга. Тексты Годунова Ю. П. читает тихо и очень просто. Царский гнев Ю. П. показал лишь в сцене с Шуйским, сорвавшись на него в крик («Смешно? Что ж не смеешься ты?..»).
С личностным ироническим подтекстом произнес Ю. Я. знаменитую фразу «Тяжела ты, шапка Мономаха!».
После этого был назначен перерыв. После перерыва.
Актриса В. Это кто, Мейерхольд, кажется, сказал, что главное в трагедии «Борис Годунов» — народ, но нигде этого в театре не было.
Ю. П. Ну, это стандартная мысль. «Годунов» — это народная драма и т. д. Это уже надоедает. И ясно, что надо идти от народа, от хора. Как только мы сделали в «Галилее» хоры монахов и детей — спектакль пошел, стало лучше.
В этом спектакле должна быть особая манера актерская — наивная, детская, легкая. Вера должна быть.
Актриса В. Были исторически точные, но ужасные постановки «Годунова».
Ю. П. Да. Они шли очень долго. Четыре-пять часов. А мы должны сделать очень быстрый спектакль. Я сейчас читаю, отставая в ритме, точнее, держу ритм только-только. А ведь Пушкин говорил о стремительности действия. Иначе не будет интереса.
Актер Ф. Но тут же настоящая детективная история…
Ю. П. Но если уповать на сюжет, делать, как на телевидении, детектив, из этого тоже ничего не получится[414].