Таганка: Личное дело одного театра
Шрифт:
Карякин Ю. Ф. Идеологические мотивы, вы меня простите, это очень серьезная вещь. Вы это обоснуйте. Под идеологией здесь подразумевается что-то дурное. Объяснитесь, потому что этот намек некрасив. В чем вы видите идеологические пороки спектакля?»[665]
Парадокс был в том, что классический пушкинский текст, произнесенный со сцены, не устраивал чиновников. Об этом говорил на обсуждении спектакля Борис Можаев:
«Дорогие товарищи! Спектакль поставлен по знаменитой трагедии Пушкина, всем известной от корки до корки. Театр, за исключением иностранных слов, которые произносит немец, все, буквально все, оставил, как было. Постановщик, автор спектакля не только внимательно шел за всеми ремарками, но и чрезвычайно добросовестно перенес
«Неконтролируемые подтексты»
На обсуждении спектакля «Бенефис» Ю. П. Любимов иронично говорил о том, что цензоры еще до просмотра спектакля начинают интересоваться, нет ли в нем ненужных ассоциаций:
Ю. П. Любимов. Мне нравится, что в последнее время наметилась расшифровка таинственных страхов: не так поймут, не так истолкуют и т. д. У меня состоялся знаменательный разговор с Лапиным[667]. Он ведает телевидением, и что-то он выдерживает «Мольера», где я играл…[668] Все ему некогда, и все ему говорят: «Нет ли там чего-то такого?». Он меня спрашивает:
— Вы прямо скажете, Юрий Петрович, может быть, аллюзии есть?
— Что вы, Сергей Георгиевич! Ведь там Людовик XIV, Мольер…[669].
Конечно, поиск сомнительных ассоциаций затронул в те годы не только Таганку. О тяжелой ситуации, сложившейся вокруг театрального искусства, рассказывал главный режиссер Большого драматического театра им. М. Горького Г. А. Товстоногов:
«Сейчас у нас в театрах положение очень тяжелое. На периферии в театр не ходят. Сменяют главных режиссеров — это теперь выборная должность. Может, оно и правильно, но хорошо режиссера скидывать, когда знаешь, кого хочешь вместо него. А режиссеров нет, кризисное положение в профессии. Ведь они все время были мальчики для битья, и профессию уничтожили. А пресловутая борьба с ассоциациями? „Это вызывает ненужные ассоциации“ Но если искусство не вызывает ассоциаций, кому оно вообще нужно?»[670]
Литературовед и литературный критик И. И. Виноградов, работавший в журнале «Новый мир» А. Т. Твардовского, писал:
«К концу нашего пребывания в „Новом мире“ цензура даже выработала формулу — „неконтролируемый подтекст“. Если цензор не мог ничего доказать, то просто говорил: „неконтролируемый подтекст“. Этому „подтексту“ мы были обучены очень хорошо…»[671]
«Неконтролируемый подтекст» члены госкомиссии увидели и в «Борисе Годунове». Почти все чиновники выразили недоумение, почему Валерий Золотухин играет Гришку Отрепьева в тельняшке:
«Дружинина М. Г. Вряд ли у бродячей труппы, которая разыгрывает спектакль, может быть в запасе тельняшка, в которой выходит Золотухин…»
Члены Художественного совета и режиссер были вынуждены объяснять, почему именно тельняшка:
«Можаев Б. А. Тут был разговор насчет тельняшки. Я тринадцать лет был на флоте, я люблю флот. Но я часто вижу, как …чуть ли не вор тянет на себя тельняшку. Флот тут ни при чем, на флоте он [Самозванец] не служил. Но это сложилось на Руси — что под тельняшкой, под этой бравадой скрывается всякое, не только хамство, но порой и авантюризм самого высокого пошиба. Это воля постановщика — одеть Самозванца в тельняшку. Если он оденет его в косоворотку, не скажете ли вы: Горький носил косоворотку, а вы надеваете ее на Самозванца! Да, это так называемый трюк, …условность. Труппа, которая разыгрывает спектакль на площади, естественно, одевается
Любимов Ю. П. Сейчас вся шпана ходит в тельняшках».
Однако чиновники продолжали намекать на какие-то «ребусы», которые предстоит разгадывать зрителю:
«Ионова Л. П. Я понимаю…, почему в спектакле такие костюмы. Вы хотите расширить границы исторических событий. Тем не менее, …в связи с решением характера Лжедимитрия[672] эта тельняшка как бельмо на глазу будет у всех вызывать недоумение. Это единственный из костюмов, который вызывает у меня внутреннее сопротивление и отрицательное восприятие. ‹…› Селезнев В. П. Почему надо тельняшку отстаивать и защищать? Мы можем говорить о матросах. Одни люди носят тельняшку с хорошим и добрым сердцем, другие с иным. Это не значит, что надо „припечатать“ тельняшку, тех, кто ее носил. Как присказка к площадному театру это создает ребусы…»[673]
В тельняшке чиновники увидели нечто большее, чем просто костюм. И действительно, позднее выяснилось: дело было в только что избранном Генеральном секретаре Ю. В. Андропове (избрание состоялось 10 ноября 1982 г., а обсуждение спектакля — 10 декабря того же года). В юности Андропов был матросом, и цензоры испугались, что тельняшка на Золотухине — знак скрытой параллели между плохо закончившим самозванцем и новоиспеченным руководителем государства.
Вопрос о «неконтролируемом подтексте» вставал едва ли не на каждом обсуждении с работниками Управления. В театре от чиновников ждали поиска намеков и двусмысленностей. Перед началом обсуждения спектакля «Послушайте!» Янсонс[674] призывал участников разговора делать только здравые замечания:
«Сегодня надо серьезно подумать над нашими замечаниями и претензиями и не будем искать ереси там, где ее не может быть.
Я не случайно говорю о ереси, потому что знаю, что есть товарищи, которых физзарядка испугала и которые видят в этом дискредитацию работы Ленина „Шаг вперед, два шага назад“»[675].
О непродуктивности подобных поисков неоднократно говорил и главный режиссер:
«Ю. П. Любимов. Очень часто и вы тоже отстаете. Эпоха, когда зритель ловил фразу-двусмысленность, прошла. Сейчас так называемые неуправляемые подтексты прошли. Было время, когда зал взрывался от какой-нибудь фразы»[676].
Угол отражения реальности
Замечания чиновников касались не только идеологии, но и художественного решения спектаклей. Многие работы театра критиковались за несовпадение сценария и литературной основы. В изменениях, сделанных театром, часто усматривали крамолу. Как мы помним, так было со спектаклем «А зори здесь тихие…». Финал спектакля отличался от того, как заканчивалась повесть Б. Васильева[677].
От каждого спектакля чиновники ждали буквального воплощения авторского замысла. И так происходило не только из-за боязни идеологически неверных трактовок. По-видимому, дело было и в совершенно определенном отношении к искусству. В театр апологеты советского реализма приходили, чтобы увидеть разыгранное на сцене литературное произведение, но не для того, чтобы познакомиться с оригинальным видением режиссера.
За содружество автора и режиссера хвалили спектакль «Деревянные кони» (хотя на первых этапах обсуждения этого спектакля театр критиковали как раз за расхождения между постановкой и повестями Ф. Абрамова):
Федор Абрамов и Юрий Любимов
«В. Н. Юрьев. А в целом спектакль получается очень интересным, и я хотел бы отметить, что сценическое решение спектакля очень приближено к авторскому замыслу, к тому, что хотел сказать автор»[678].