Тагир. Ребенок от второй жены
Шрифт:
— Не шути так, — предупредительно качает головой. — Возьму и умыкну ее.
— Отец на пересуды не посмотрит, всё равно в дом дочь возвратит, — знаю, что друг шутит, не лишит любимую праздника.
— Сомневаюсь, — как-то загадочно хмыкает и уходит, весело насвистывая что-то при этом.
— Что, Рамазан опять ему от ворот поворот дал? — появляется вдруг словно из ниоткуда дядя Ахмет, друг родителей.
Напрягаюсь, никогда он мне не нравился. Только киваю, отворачиваясь и заходя в дом, но замечаю, что он не идет за мной, а смотрит вслед Аслану.
* * *
Настоящее
—
Его грязные слова выбивают почву из-под ног. Как он смеет порочить имя брата?!
— Ты врешь! Он всё равно не поступил бы так! Если бы твой отец…
— Мой отец поступил правильно. Как любой любящий свою дочь родитель! — вскакивает со своего места Тагир, яростно впиваясь в меня взглядом. — Настоящий мужчина должен уметь содержать жену.
Не выдерживаю агонии и, желая выплеснуть обиду на мужчину, кидаю подвеску на стол, перед самым его носом.
— Что это? — прорычал, недовольный тем, что я посмела швырнуть в него что-то.
— Это то, как, по твоему мнению, поступает настоящий мужчина. Ничего не напоминает? — хотела сказать это величественно и высокомерно, но вышло с надрывом, с претензией, болью и агонией. Осеклась, не договорив, выдохнула. — Но от тебя не ожидала такого, Тагир. Передаривать чужое…
Не такой беседы хотела. Не желала разрыва нервов, нехватки дыхания и спазмов в мышцах. Лицо застыло маской — нечеловеческой, звериной.
Но боль внутри глушила разум, словно заноза, не дающая покоя.
Тагир замолкает на полуслове, приводит дыхание в норму, пытаясь не скандалить, берет в руки подвеску и застывает.
— Это ведь я тебе подарил. Как символ наших клятв, — хрипит, кадык на шее дергается, сам он не поднимает головы, гипнотизируя луну в руках.
* * *
Прошлое
— Что за сюрприз, Тагир? — улыбаюсь, медленно шагая вперед.
Сзади Юсупов, его ладони закрывают мои глаза, дыхание щекочет затылок.
— Открывай глаза, будущая Юсупова, — и с этими словами убирает руки.
Я зажмуриваюсь, привыкая к солнечному свету, а затем ахаю. Пикник на лесной полянке. Как я и хотела.
— Что ты сказал? — лукаво переспрашиваю, когда смысл его слов дошел после первой волны восторга.
— М? — дернул уголками губ, нежно заправляя прядь моих волос за ухо.
— Тагир, — прошептала, слегка надувая губки и притопывая капризно.
Знаю, что не может устоять.
— А ты против, Ясмина? — наклоняется, шепчет, целуя в висок и вдыхая аромат моих волос.
— Тагир, — бью ладошкой по груди.
— Оп, — ловкость рук, а затем на мою грудь ложится подвеска в виде луны, цепочка опоясывает шею.
— Какая красота, — шепчу, трогая украшение пальцами, поглаживая и наслаждаясь мягкостью и отблеском металла.
— Луна моего сердца, — целует в губы, трется о кончик моего носа своим. — Клянусь всегда оберегать тебя, любить и лелеять во время всех невзгод. Ты — часть моего сердца, как и эта половинка луны — неотъемлемая часть ночи.
— Солнце моей души, — улыбаюсь, чувствуя прилив нежности.
* * *
Настоящее
Воспоминания бьют наотмашь надрывом, тоской и печалью по некогда былому. Наши мысли схожи, вижу по его больному взгляду.
— Он бы так не поступил, — качаю головой, чувствуя, как внутри всё горит от злости и обиды от несправедливых обвинений в адрес брата. — Ты ведь знал его, знал, но…
— Может, и не знал, — бурчит он и делает жадный глоток воды из стакана. — Я сыт по горло нашим разговором.
С этими словами встает из-за стола, разворачивается и направляется к выходу.
— Мы оба знаем, Тагир, что он этого не делал, — произношу безжизненным голосом и слышу, как он останавливается у порога. — И когда правда всплывет, ты будешь стоять передо мной и моими родителями на коленях, молить о прощении за этот грех.
Он молчит, только скрежещет зубами. Я зажмуриваюсь, чувствуя, как щеки теплеют от слез.
— Но знай… — глухо шепчу, но он всё слышит. — Ты для меня умер.
— Ты мне это уже говорила, — хмыкает и уходит.
Но я услышала в его словах неподдельную горечь. И почувствовала пропасть, которая лишь ширилась и ширилась.
— Госпожа Ясмина, — голос Фаины, полный тревоги и страха. — Можно уже убирать со стола?
Я поднимаю глаза и осматриваю нетронутые блюда. Аппетит полностью пропал. Лучше пойду спать.
— Где помощницы? Пусть уберут, — пожимаю плечами, встаю, чувствуя, как затекло тело.
— Ох, госпожа Ясмина, одна я осталась ведь. Девушек больше в доме и не будет. Только новых нанимать, но пока госпожа Наиля в больнице, никакого персонала. Сами понимаете.
Я напряглась и сразу сникла. Очередное напоминание, что в этом доме я не хозяйка. Никто и звать никак.
Глава 21
Уснула я одна. На всякий случай подперла дверь тумбочкой, в то же время понимая, что, если Тагир захочет попасть в комнату, она не послужит помехой. И только в комнате поняла, что подвески со мной больше нет.
Утро началось с тишины. Абсолютной, глухой, словно дом вымер. Впрочем, можно сказать, что так и есть. Завтракаю одна, только суетливая Фаина суетится вокруг меня, сетуя, как ей тяжело хлопотать на кухне одной. Вчера причитала о том, что дом остался без хозяйки, а сегодня ни словом не упоминает об этом,