Тагу. Рассказы и повести
Шрифт:
— С кем это ты так нянчишься?
— Сядь, — Кинтирия принялся набивать трубку. Сачино уселся, покосился на него — почувствовал, что Кинтирия принес недобрую весть и нарочно тянет, чтобы вдоволь насладиться.
— Я, Сачино, милейший, не нянчусь, а вот благословенное правительство наше слишком цацкается с людьми. Сперва вышел закон, что после шестидесяти лет надо переходить на пенсию.
— А что в том плохого? Кто хочет — уйдет на пенсию, кто нет — останется на работе.
— Не совсем так, милейший. Теперь, оказывается, будет новый
— Да, это так, — пробормотал Сачино.
— Но это все ерунда. Закон касается рабочих и служащих. А про крестьян не спрашиваешь?.. Оказывается, колхозник, которому стукнуло семьдесят, хочет он того или не хочет, переселяется в дом для престарелых.
— Куда?
— В дом для престарелых, — ясно и отчетливо выговорил Кинтирия. И заглянул в лицо собеседнику: ага, в самое сердце попало тебе!
Сачино был ошеломлен. Крепкий, здоровый старик сгорбился и побледнел — краше в гроб кладут. Кинтирия и не думал, что удар его будет таким сильным.
— Глупости ты несешь! — Сачино пришел в себя и засверкал глазами. — Сумасшедший и тот не поверит тебе!
— Я бы тоже не поверил, но… сам видел проект дома. Своими глазами видел!
— Проект? — Сачино ссутулился.
— В том-то и дело!.. Если бы от желания зависело, все бы приветствовали. А так…
— Как — так?
— Раньше и на пенсию уходили по желанию, а теперь говорят…
— Да мало ли болтают!
— Я знаю и другое — дыма без огня не бывает.
Сачино заметил, что Кинтирия смотрит на него, и не глазами-щелками, как обычно, а подняв веки. Сачино впервые разглядел глаза Кинтирия — тусклые, холодные, рыбьи глаза. Он отвел взгляд и задумчиво почесал затылок.
— Кому семьдесят лет исполнится, говоришь? — спросил он тихо.
— Да все, кому уже семьдесят.
— Сколько же их наберется таких — кому семьдесят лет да у кого нет жены или детей? Одиноких, как я, у нас почти нет.
— Это не имеет значения, хоть одного, да поселят. Но тебя-то что беспокоит? Разве тебе уже семьдесят? Я считал…
— Нет, мне еще далеко до семидесяти, — Сачино закашлялся.
— Как? — Кинтирия хорошо знал, что Сачино уже далеко за семьдесят, и все же испугался. Овладев собой, он захихикал: — Да, конечно, тебе еще нет семидесяти.
Сачино не заблуждался — Кинтирия знает, сколько ему лет. И сказал:
— Дело не во мне. Я просто не верю в этот дом.
— Почему? Ты ведь сам знаешь — если за границей даже на луне продают участки…
— Луна — луной, а… Нет, нельзя заставить людей переселиться в тот дом по принуждению. Не верю я. Спроси меня, и я скажу, что и с пенсией так, как ты говоришь, не будет. Рыбе не жить без воды, человеку — без труда. Как можно сказать человеку: стой, не двигайся, загнивай, превратись в падаль. Человек без движения — что стоячая вода.
—
Сачино задумался. Не только Кинтирия, но даже отцу родному, если бы тот поднялся из гроба, он не сказал бы правду.
— В тысяча восемьсот девяносто четвертом. Я и Андрей Пиртахия родились в один день.
Кинтирия ничем не выдал одолевшего его смеха.
— Ты ведь не жалуешься на свое здоровье, Сачино? У тебя и голова никогда не болела!
— Ты прав. — Сачино приосанился. — Что такое болезнь, я не знаю. Горе не терзает меня, огорчаться мне нет причин. — Он спрятал глаза от настойчивого взгляда Кинтирия. — Куры вот только пропадают…
Вот чем можно доконать Сачино. Кур теперь можно вернуть — соперник и так сойдет с пути Кинтирия.
— Удивительная история с этими курами. И почему они пропадают во время твоего дежурства?
— Куры не пропадают. Кур крадут! — сердито сказал Сачино. — Чтобы тому, кто ворует, свалиться в яму, которую он мне роет. Не будь я Сачино, если не всажу ему заряд дроби в одно место!
Кинтирия понял намек. В былые годы Сачино не раз стрелял в него солью, когда ночами ловил на своем огороде.
Кинтирия встал, задыхаясь от злобы. Кивнув головой Сачино, он заковылял домой.
Той же ночью Кинтирия накормил украденных кур зерном, намоченным в водке, уложил пьяную птицу в наволочку, насовал за пазуху яиц и побрел к ферме. Сачино стерег ферму с одной стороны, а Кинтирия разобрал плетень с другой, пролез в дыру, посадил кур на насест, разложил яйца, привел в порядок плетень и был таков.
Утром Аграфена, не веря своим глазам, позвала Сачино.
— Я же говорил, что ты путаешь, — радостно бормотал старик. — Краденого никто не возвращает.
Аграфена смутилась и стала просить прощения.
Пришел на дежурство Кинтирия. Увидев, как мирно беседуют Аграфена и Сачино, он чуть не взвыл. Какого черта он вернул кур?! Ну, ничего, ничего, скоро старого пса загонят в конуру для престарелых.
Сачино не мог найти себе места. Хотел пойти к председателю, но разве Кабан скажет ему правду. Приглядываясь и прислушиваясь, Сачино убедился, что Кинтирия не обманул его. Единственная возможность избежать переселения в дом престарелых — это уменьшить свои годы. Выглядит он лет на шестьдесят. Но вид видом, а для людей важнее документ, бумажка… И Сачино оказался у секретаря сельсовета.
— Мне нужна метрика.
— Метрика? — Секретарь широко раскрыл глаза. — Садись, дорогой Сачино. На пенсию хочешь пойти?
— Угу. Разве не пора уже?
— Пора-то, может, и пора, но…
— Что "но"? — Сачино насторожился.
— Мы одни, — сказал секретарь вполголоса, как заговорщик, — я слышал, ты жениться собираешься, а тут вдруг на пенсию… Неловко все же — пенсия и женитьба.
— Твоя правда, неловко. Жениться я твердо решил, а на пенсию и не думаю выходить.
— Для чего же тебе метрика? Жениху она не нужна…