Тахар Бенджеллун. Литературный портрет
Шрифт:
Образы покрытого морщинами лица Земли, растрескавшейся от жажды, кровоточащей почвы, изборожденной руслами пересохших рек, развертываются в метафору страны, застывшей в горе. Кажется, что иначе и не расскажешь о людях без земли, о детях без улыбки, о народе с искалеченной судьбой. Поэт может сосредоточиться и на реалистическом портрете, пристально всмотреться в черты сидящей на каменной скамье у края дороги старой женщины, перебирающей четки. Заметить на ее подбородке вытатуированную рыбку — символ счастья, на лбу — следы нелегко прожитого века…
О нежной сыновней любви к женщинам своей страны, о сострадании к их тяжкой участи поэт писал и говорил не раз. И всякий раз он находит новые слова, новые краски, чтобы полнее выразить свои чувства. В книге стихов «Невольно вспоминая» — зарисовки из крестьянской жизни, портреты тех, кто не скрывает чадрой лица, работает от зари до зари, не ведая
Если реальность быта, входящая в ткань стиха Бенджеллуна как типическое обобщение, конкретизирует, заземляет поэтическое начало, то поэтическая проза во второй части цикла «Невольно вспоминая», органически перерастает в притчу, легенду, становится символической картиной жизни. Поэтический рассказ о «плачущем», кровоточащем Дереве, стоящем в центре города, среди сумятицы людей и машин, какофонии сигналов, сирен, тормозов, лязга металла, шума толпы и ждущем своей смерти, становится для Бенджеллуна не просто способом поведать о свершившемся чуде. Таких чудес — сопротивляющейся убийству Природы — народная молва знает немало. И в книгах магрибинцев часто «плачут деревья», посаженные в современных городах, кровоточа среди сумятицы людей и машин, какофонии сигналов, сирен, тормозов, лязга металла и шума толпы… Дело не в «чуде». Главное для поэта в том, что люди спасли свое Дерево. А значит, и не дали убить свою Жизнь, знаком которой оно издревле было.
Когда гибель дерева ощущается как собственная смерть, понятно, почему приносимые на волнах памяти образы запечатлеваются в книге Бенджеллуна словами, словно написанными кровью сердца.
Поэт умеет трепетно и нежно удерживать в памяти и сохранять в строках, в музыке своих стихов те «нити», которые связывают человека с Рассветом, с Весной, когда возрождается мечта, когда вновь зацветает Дерево Жизни, когда все помыслы человека устремляются к прекрасному. Солнечные месяцы (стихи «Март в Тунисе», «Май в Каире»), голубая бездонность неба, бескрайняя синь моря, залитые светом просторы, окутанные розовой пылью камни древних городов, образы любимых, близких сердцу поэта людей, согревающих его душу теплом понимания, дружбы, участия… Последние стихи и лирические зарисовки цикла кажутся исполненными радужного сияния, спетыми, подобно древним «Песням любви», в которых слышалось поэту когда-то торжество бракосочетания родной земли и ее людей, не знающих одиночества…
Вслед за поэтическим циклом «Невольно вспоминая» выходит повествование «Молитва об отсутствующем» (1981), написанное Бенджеллуном в подражание средневековому жанру «хождений», хотя мотив путешествия приобретает здесь не только сюжетообразующий, но и символический смысл. В «Молитве об отсутствующем» хождение героев по большим городам и малым селениям страны становится поиском своего истинного предназначения, «предстоянием» перед истинным своим рождением.
Метаморфоза освобождения от старого тела, сброшенного, как ветошь, как слинявшая кожа рядом со змеиным гнездом у ручья, превращение жалкого преподавателя философии в младенца, пережидающего ночь на пороге Новой жизни, происходит в зачине повествования, названном Бенджеллуном «Страсть к забвению». Потребность забыть, избавиться от узости, тесноты, ложности настоящего существования, страстное желание свободы, идущий откуда-то из недр души властный призыв воспрянуть, познать тайну радости, отнятой у человека, и становятся источником его движения, энергией обретения Голоса, зазвучавшего в «Молитве», дабы прорвать тишину смирения с мизерностью бытия, уничтожавшего надежду, разбивавшего идеалы. Ведь именно так можно унизить целый народ, заставить его привыкнуть к покорности и молчанию.
И вот где-то на краю кладбища — символа похороненного прошлого, у родника с прозрачной водой — символа зарождения жизни, у подножия оливы — символа вечного возрождения всего живого, избавленный от великой печали, взорам трех нищих предстает закутанный в белое покрывало — символ непорочности и чистоты, новорожденный с лицом, излучающим ослепительный свет — символ надежды и веры…
Одна из нищих по имени Ямна, сама возрожденная из праха, из грязи, из нищеты, в которой когда-то уже, в прежней своей жизни, и погибла, оберегает теперь как Мать хрупкое тельце ребенка… И начинается «восхождение» Человека: поначалу вглубь жизни, а точнее в преджизнье, а потом по раскрученной спирали повествования и вглубь страны, дабы вписать в белую книгу памяти Новорожденного те страницы истории, которые окончательно пробудят пока еще спящее его сознание… На серебристо-белой лошади (в литературе Магриба — символ воли) в сопровождении двух своих друзей Ямна повезет Новорожденного к пескам юга, где сокрыты сами корни истории. Ямна расскажет ребенку о том, как люди постепенно научились забывать позор колонизации, позор рабства, складывали оружие, устремляя взор к чужим горизонтам, за море, забывая, где их истоки, забывая о славном прошлом, когда они умели сопротивляться врагу. Расскажет о том, как в городах медленно иссякал дух сопротивления чужестранцам, и только еще в горах да среди кочевников пустыни сохранялась память о том, как мог подняться народ на борьбу за отвоевание своей земли, своих прав. Ямна передаст ребенку жившую в народе легенду о героическом шейхе, поднявшем одно южное племя на борьбу с колонизаторами. В этой легенде, полагала Ямна, должен, как в зеркале высшей истины, отразиться образ Человека, понявшего суть своего предназначения. С этой легендой Ямна и связала цель своего путешествия — встретиться с памятью о народном герое. И если такая память жива по сей день, значит, не умер в народе и дух борьбы, значит, он предохраняет корни народа от иссыхания: «Мы идем с тобой к Истоку и началу нашего Времени. И мы почерпнем в этом истоке, в памяти о святом Человеке… четыре главных добродетели, забытые смертными на этой земле: отвагу, мудрость, скромность, гордость».
В путешествии (восстановлении Памяти) путники видят и слышат многое. Картины жизни и рассказы встречных сменяют друг друга, и в них, тоже как в зеркале, — все проблемы страны, заботы и боли ее народа. Безработные, простаивающие долгие часы в длинных очередях в бюро по найму рабочей силы; голодные, брошенные на произвол судьбы дети; нищие, больные, бродяги, удачливые дельцы и инвалиды, вернувшиеся из Европы, где работали на черной изнурительной работе, какую получают североафриканские эмигранты… «Во Франции — нищета, — рассказывали они. — Не надо больше обманывать людей».
Взорам путников открывались пустующие селения, дома, брошенные теми, кто ушел в город на заработки; руины, оставленные землетрясением; пережившие стихийные бедствия города и деревни и нескончаемый поток людей, бредущих в поисках счастья… Путь пролегал и через красивые города, сияющие белоснежными небоскребами и стеклянными витринами: «Здесь — беднякам беднеть, а богатеям — наживать богатство…» Но Ямна знает, что и в этих городах иссяк запас сопротивления, и если вдруг сверкнет искра гнева, то пламя возмущения охватит квартал бедняков, и тогда взрыв неминуем. «Слишком, слишком много унижения. Люди привыкли унижать слабых, тех, кто не имеет ничего… Однако они опасаются тех, кому нечего больше терять».
Ямна неумолимо вела вперед своих спутников сквозь настоящее, сквозь прошлое, упорствуя в продвижении и как бы окутывая протяженность преодолеваемого ими в пути пространства и времени покрывалом легенды о славном шейхе, поднявшем свой народ в начале века на борьбу с захватчиками… Но вот однажды, на заре, она завершила свой рассказ, звучавший всю ночь вместо колыбельной Новорожденному. С вершины минарета, где выбрала ночлег Ямна, должно быть, слышали этот рассказ и те, кто забыл о человеке, объединившим когда-то под своим знаменем людей, хотевших защитить свое достоинство и гордость, право на свободу. О человеке, учившем народ сражаться и любить свою землю, свое сообщество, свое единство, о человеке, учившем беречь и хранить несогбенность духа, волю, бесстрашие перед военной силой и хитростью врага, перед его оснащенной невиданным оружием армией.
Ямна верила, что город-крепость, воздвигнутый в пустыне по призыву шейха, служивший убежищем повстанцев, но завоеванный и разрушенный врагом — должен жить в памяти сердец людей как символ народного сопротивления. И если эта память жива, значит, люди помнят о главном, — о том, что «Свобода — это прежде всего достоинство, защита человеком его собственной чести… И хотя на земле много низости, много расчета и хитрости, и люди свыклись с унижением, забыли о гордости», история должна оставаться вечным напоминанием о том, что надлежит защищать… Ведь если бы люди пустыни не начали тогда свою борьбу, может быть, не восстали бы и горы Рифа, а потом и не поднялся бы на борьбу весь народ, отстаивая независимость страны…»