Таинства и обыкновения. Проза по случаю
Шрифт:
Одна моя подруга переехала из Висконсина в Атланту, где ей недавно продали жилье в предместье. Риэлтор, будучи сам из Массачусетса, рекомендовал недвижимость так: «Вам понравится этот район, ни одного южанина в радиусе двух миль». Что ж, как видите, нас ещё можно опознать при нашем появлении.
Нынешний Юг в таком состоянии, где ничего нельзя гарантировать, сама наша идентичность размыта и сомнительна. В былые времена те признаки, по которым мы узнавали самих себя, были очевидны, но теперь никакой ностальгии не хватит, чтобы заставить нас верить в их убедительность и дальше. Уже раздавались пророчества, будто южной литературе осталось от силы ещё лет двадцать. Южный писатель узнал, что он может жить на Юге, а его аудитория открыла свою литературу как раз тогда, когда само понятие «южанин» стало не так уж и осмысленно, и скоро лишь по драгоценным крупицам можно будет установить, где написана вещь – в Джорджии, или в Голливуде,
В такой ситуации органическая связь писателя из Джорджии с родным краем играет положительную роль.
И дело тут не в так называемом местном колорите, или в утрате некой чудаковатости, присущей только нам. Южная идентичность это не только дроздыпересмешники, бисквитное печенье и белые колонны, это ещё и глисты, босые ноги, грязь грунтовых дорог.
Шутовство наших политиканов выпячивать так же не обязательно, ибо у власти свои странные законы развития. Идентичность отнюдь не то, что на поверхности, её не установить путём опросов, она не может превратиться в стереотип. Её создаёт не то, что лежит на виду всегда и везде, а тщательно скрываемые крайности. Её питает не преходящее, а качества, прошедшие испытание временем, потому что они связаны с чем-то неподдельным. Она лежит очень глубоко. Во всей полноте она ведома одному Богу, но среди тех, кто взыскует её, ближе всех к ней приближается художник.
Лучшая американская проза всегда была региональной. Условно, её подъем происходил от Новой Англии через Средний Запад к Югу. Она проникает туда и приживается дольше всего там, где есть общее прошлое, чувство родства и возможность читать сказку при свете Вселенной. Юг по всем этим показателям ещё имеет фору. Правда, она, будучи не велика изначально, тоже стремительно сокращается. Но в ней хватит энергии питать великую литературу, если нашим, коренным и недавним, жителям хватит ума пестовать её в себе.
Каждый серьёзный автор укажет на неё пальцем, правда, ощущая её в не одних и тех же точках. Когда Национальная книжная премия досталась Уокеру Перси [39] , журналисты спросили его, почему на Юге так много хороших писателей?
– Потому что мы проиграли войну, – ответил лауреат, имея в виду не просто то, что поражение в войне – благая тема для литературы. Говорил он о том, что мы прошли через Грехопадение. Мы пришли в современный мир с выжженным на себе клеймом – познав, что ограничены силы людские – и с тем ощущением таинства, которое не могло бы развиться в первоначальном [райском] состоянии неведения. Так оно и осталось недоразвитым у остальной части нашей родины.
39
Уокер Перси (1916–1990) – американский писатель, автор произведений в традиции «южной готики».*
Не каждая проигранная война так воздействует на всякое общество, но мы были облагодетельствованы дважды – не только нашим Грехопадением, но и тем, что смогли переиначить его в слове. За нашей историей находилась ещё одна, углубляющая её на каждом шагу. Менкен называл Юг «Библейским Поясом» из презрения [40] , то есть в силу своего вопиющего неведения. Юг представляется нам в облике дряхлеющего Моисея, громящего вдребезги наших идолов [41] . Это и есть та мудрость, которой писатель из Джорджии отличается от своих голливудских и нью-йоркских коллег. И этой мудрости романист причащается в своей общине. Переставая находить её там, он перестаёт писать – по крайней мере, то, что пройдёт испытание временем.
40
Библейский пояс (Bible Belt) – обозначение штатов на юго-востоке США, где сильны позиции евангелического протестантизма и высок (в сравнении с другими штатами США) процент верующих, жива традиция библейского буквализма и креационизма. Введено в оборот в 1920-х гг. американским писателем и журналистом Генри Менкеном (1880–1956) ещё до «дела Скоупса» 1925 г. (процесс над учителем в штате Теннеси, преподававшим в школе основы дарвинизма), но стало популярным в публицистике США благодаря ему.*
41
Отсылка к ветхозаветному рассказу о гневе Моисея на народ, в его отсутствие ставший поклоняться золотому тельцу: «Когда же он приблизился к стану и увидел тельца и пляски, тогда он воспламенился
Писатель творит на причудливом перепутье времени, пространства и вечности. Ему надо только узнать, где это перепутье.
Природа и цель беллетристики
Судя по названию курса «Как пишет писатель», сюда еженедельно приводят какого-то писателя порассуждать на сей счёт. Единственное, что напоминает мне такая система, это личные беседы с разными обитателями зоопарка. Только я не думаю, что следующий гость – бабуин будет солидарен со своим предшественником – жирафом.
Сегодня вечером мне и самой непросто найти слова для раскрытия темы, заявленной в названии: «Как пишет писатель». Начнём с того, что никакого «вообще» писателя не существует. Если это пока вам не известно, то станет вполне ясно к финалу лекции. Предвижу даже, это и есть то единственное, что станет вам предельно ясно.
Проявление любопытства к писателям и тому, как они творят, нередко имеет место, но прежде чем рассказывать о себе, писателю следует очистить сюжет от кривотолков и глупостей, перед тем, как просто подступиться к этой теме, уяснив для себя, о чём он хочет говорить. Само собой, я не так наивна, какой кажусь.
Мне доподлинно известно, что среди уймы (предполагаю) тех, кому интересно писать прозу, качеством своего продукта озабочены как раз весьма немногие. Большинство мечтает опубликоваться и, если получится, сорвать куш. Их заботит статус писателя, но не процесс сочинения. Им интересно видеть свои имена в заголовке какого-то печатного текста, не важно, о чём он будет. Им, видимо, кажется, что успеха можно добиться, изучая некоторые приёмы, рынок литературного сбыта и тематику, пользующуюся спросом на данный момент.
Если вас тоже интересуют только такие вещи, толку от встречи со мной будет мало. На мой взгляд, внешнюю манеру писателю должны диктовать здравый смысл (или его отсутствие), а также личные обстоятельства, как и тот факт, что одно с другим совпадает не так часто. Тому, кто пишет вдумчиво, важна не внешняя манера, а то, что Жак Маритен именует «габитусом искусства», поясняя, что под «габитусом» он подразумевает некое качество разума или разумную добродетель [42] . Учёный обладает «габитусом науки», художник – «габитусом искусства».
42
Понятие «габитуса (от лат. habitus) искусства» как «добродетели практического разума» развивается на основе средневековой философии французским католическим философом Жаном Маритеном (1882–1973) в книге «Творческая интуиция в искусстве и поэзии» (1966): «Для блага произведения необходимо наличие такой добродетели в производящем <…> если искусство – добродетель практического разума, а любая добродетель направлена исключительно на благо (то есть, применительно к умственной добродетели, на истину), из этого следует, что собственно искусство (я говорю об искусстве, а не о художнике, который нередко действует вопреки своему искусству) никогда не ошибается и несёт в себе непреложную правоту. Иначе оно не было бы полноценным, прочным по природе габитусом» (пер. В. П. Гайдамака).*
Здесь мне лучше остановиться и пояснить, что я считаю «изобразительным мастерством». Само слово – «мастерство» – отпугивает людей претенциозным звучанием. Но для меня такая «искусность» – всего лишь умение написать что-нибудь самоценное и самодостаточное. Фундаментом мастерства, и по сути, и по образу, служит правда. Тот, кто стремится к мастерству в своём творчестве, стремится к правде, добываемой силой воображения, не больше и не меньше. Фома Аквинский полагал прекрасное разновидностью добра [43] . Вот главное, о чём я в паре слов выскажусь на тему беллетристики.
43
Отсылка к пассажу из первого тома энциклопедии латинского богослова XIII в. Фомы Аквинского «Сумма теологии»: «Красота и благо в вещи суть одно и то же, так как они относятся к одной и той же вещи, а именно – к форме; поэтому-то благо и воспевается как красота» (пер. С. И. Еремеева и А. А. Юдина).*