Таинственная история Билли Миллигана (др. перевод)
Шрифт:
«По словам пациента, – пишет он, – его мать и другие дети страдали от физического насилия со стороны мистера Миллигана, а он сам пережил садистское и половое насилие, включая анальную пенетрацию. По его свидетельствам, это началось в возрасте восьми-девяти лет и длилось около года, как правило, на ферме, где он оставался с отчимом наедине. Обвиняемый также заявляет, что боялся, что приемный отец его убьет, поскольку тот угрожал “зарыть его в сарае, а матери сказать, что сбежал”».
Анализируя психодинамику данного случая, Хардинг отметил, что самоубийство биологического отца Миллигана лишило последнего отцовской заботы и участия, из-за чего у него осталось чувство бесконтрольной силы и всеохватывающей вины, которое вызывало тревогу, внутренний конфликт и способствовало появлению фантазий. Таким образом, он оказался «особенно уязвим перед злодеяниями, совершаемыми приемным отцом Чермелом Миллиганом, воспользовавшимся потребностью мальчика в близости и заботе для решения собственных проблем путем половых и садистских актов, направленных против него…»
Поскольку в детстве Миллиган ассоциировал себя с матерью, когда муж избивал ее, мальчик «чувствовал ее страх и боль…». Это также привело к «некому страху потери матери, из-за которого он попал в нестабильный мир фантазий, где возникали непредсказуемые и нечеткие персонажи, словно во сне. Это в сочетании с оскорблениями, садизмом и насилием отчима привело к периодическим диссоциациям…»
В заключение доктор Джордж Хардинг написал: «В настоящее время мое мнение таково: после осуществленного слияния его множественных личностей пациент в состоянии предстать перед судом… но я также считаю его психически нездоровым, и по причине болезни он не мог контролировать свое преступное поведение, продемонстрированное им во второй половине октября 1977 года».
19 сентября Джуди Стивенсон подала письменную поправку к заявлению своего подзащитного, сформулировав ее так: «Невиновен по причине невменяемости».
8
До того момента диагноз Миллигана не обнародовался. О его множественной личности было известно лишь лицам, участвовавшим в его лечении, обвинению и судье. Адвокаты Миллигана продолжали настаивать на том, что диагноз лучше держать в секрете, поскольку лечение и разбирательство сильно усложнится, если СМИ поднимут шумиху.
Берни Явич согласился; неразглашение тайны подозреваемого вполне сочеталось с его профессиональной этикой, а никаких показаний на эту тему в суде никто еще не давал.
Но 27 сентября в «Коламбус ситизен джорнэл» вышла разоблачительная статья с огромным заголовком:
В ПРЕДПОЛАГАЕМОМ НАСИЛЬНИКЕ «ПРОЖИВАЮТ» 10 ЧЕЛОВЕК
ДЛЯ СУДЕБНОГО РАЗБИРАТЕЛЬСТВА ИХ «СЛИЛИ ВОЕДИНО»
Когда о статье узнали в больнице Хардинга, Билли порекомендовали рассказать об этом остальным пациентам самому, пока информация не дошла до них от третьих лиц. Он сообщил своей мини-группе, что его обвиняют в совершении этих преступлений, но он сам не уверен, что сделал все это, поскольку на тот момент находился в состоянии «разобщенности».
В вечерних теленовостях тоже показали репортаж, и Билли ушел в свою палату в слезах.
Несколько дней спустя он нарисовал портрет молодой красавицы с измученным взглядом, медсестра Нэн Грейвс записала с его слов, что это Адалана.
3 октября Миллигана посетил Гэри Швайкарт. Он приехал на универсале, чтобы захватить с собой какие-нибудь картины подзащитного. Гэри объяснил, что Джуди Стивенсон уехала с мужем отдыхать в Италию, и на слушании по поводу его способности предстать перед судом ее не будет, но к самому разбирательству она вернется. Они ходили, разговаривали, Гэри пытался подготовить Билли к переводу в окружную тюрьму Франклина, где он должен был ожидать слушания, а также к вероятности того, что они проиграют дело.
Доктор Джордж был уверен, что слияние личностей Билли в одну произошло. Такие выводы он делал по отсутствию видимой диссоциации и по тому, как в Миллигане стали проявляться характеристики всех его людей. Поначалу он наблюдал сочетание их частей, но постепенно они смешивались и гомогенизировались. То же самое заметил и персонал. Теперь в одном человеке, Билли Миллигане, проявлялись аспекты ранее разрозненных личностей. Доктор Джордж объявил, что пациент готов.
4 октября, за два дня до предполагаемого возвращения Билли в тюрьму Франклина, в «Ситизен джорнэл» была опубликована вторая крупная статья за авторством Гарри Фрэнкена. Из оставшегося неназванным источника журналист раздобыл копию заключения доктора Хардинга и обратился к Гэри и Джуди, попросив их это как-то прокомментировать, а также предупредил о публикации. Гэри с Джуди сообщили об этом судье Флауэрсу, который решил, что тогда надо передать эту же информацию и в «Коламбус диспэч». Защитники Миллигана согласились прокомментировать заключение психиатра, раз уж произошла утечка информации. Они также позволили фотографам снять картины, которые привез с собой Гэри: Моисей, собирающийся разорвать скрижаль с десятью заповедями; еврей, трубящий в рог; пейзаж и портрет Адаланы.
Газетные статьи расстраивали Билли, и во время последней сессии с доктором Коукэн он пребывал в угнетенном состоянии. Он боялся, что с ним могут сделать в тюрьме, узнав, что среди его личностей есть лесбиянка.
– Если меня сочтут виновным и отправят обратно в Лебанон, точно придется умереть, – сказал он терапевту.
– Тогда получится, что Челмер победил.
– Ну а что мне еще делать? У меня внутри лишь скопившаяся за долгие годы ненависть. Я с ней не справлюсь.
И хотя Коукэн редко советовала, предпочитая не руководить пациентом, а давать ему самому делать выбор, в этот раз она понимала, что на надлежащую терапию у нее времени нет.
– Можно найти позитивное применение ненависти, – предложила она. – Тебя в детстве мучили. Но ты можешь посвятить свою жизнь борьбе с насилием над детьми и одержать таким образом верх надо всеми этими страшными воспоминаниями и над человеком, который, как ты говоришь, над тобой издевался. Пока ты жив, ты можешь бороться и побеждать. А если ты умрешь, то побеждает тот, кто обижал тебя, а не ты.
Через несколько часов, разговаривая в своей палате с Донной Эгар, Билли залез под кровать и достал лезвие, которое Томми припрятал уже почти семь месяцев назад.
– Вот, – сказал он, отдавая его. – Мне оно больше не нужно. Я решил жить.
Донна прослезилась и обняла Билли.
Через какое-то время он обратился к Розали:
– Я не хочу больше ходить в мини-группу. Мне надо подготовиться к одиночеству. И мне нельзя раскисать. Так что никаких прощаний.
Но пациенты из группы сделали ему прощальные открытки, и когда Розали их принесла, Билли дал волю слезам.
– У меня такое ощущение, – сказал он, – что это моя первая нормальная человеческая реакция. Раньше у меня были, как это называется, «смешанные чувства». А такое со мной впервые.
Билли должны были увезти в пятницу 6 октября. У Розали в тот день был выходной, но она все равно пришла в больницу, чтобы побыть с ним. Она понимала, что кое-кто из персонала Уэйкфилда удивится и даже будет отпускать язвительные комментарии, но ей было все равно. Она вошла в холл отделения, Билли предстал перед ней в синем костюме-тройке; он в ожидании расхаживал туда-сюда, но казался при этом спокойным, как будто у него все под контролем.
Розали с Донной Эгер проводили Миллигана в здание администрации, где у стойки регистрации их ждал помощник шерифа в темных очках.