Таинственная страсть (роман о шестидесятниках). Авторская версия
Шрифт:
Однако День Рождений
Привлек его сейчас.
Теперь дарю Ваксону,
Подгурскому дарю
Бродячую вакцину
Товарища Хрю-хрю.
Ослябя непреклонный,
Дуди в свою дуду,
Пой праздник внесалонный
В плюгавеньком саду.
Он
«Алле!» — вскричал Роберт и сорвал с существа его покров. И тут же из горбуна распрямился великолепный сияющий Эль-Муслим. Народ — вааще — отпал. Обняв друг друга за плечи, Эль-Муслим и Роберт под аккомпанемент Канателина запели новую песню на слова Эра.
Луна над городом взошла опять.
Уже троллейбусы уходят спать.
И словно ветры счастья,
в окно мое стучатся
лишь воспоминания.
Воспоминания о давнем дне,
когда однажды ты пришла ко мне,
в плаще таком веселом,
цветном и невесомом
ты пришла ко мне.
Плывут в дома воспоминания,
Слова любви, слова признания…
(И так далее, до конца.)
В толпе аплодирующих стояла в маленьком платьице на бретельках Ралисса Кочевая. Плывущее воспоминание коснулось и ее. Хм, подумала она, кажется, когда я первый раз пришла в квартиру Барлахского, ребята так и говорили — у нее плащ невесомый.
В круг под фонарем быстрым шатким шагом вышел Ян Тушинский. Он покусывал губы и заострялся: аплодисменты в чей-либо чужой адрес не то чтобы бесили, а как-то дьявольски его дезориентировали. Он вынул блокнот из кармана брюк.
«Вот новый стих, дарю его всем деньрожденцам, а также, косвенно, и супруге моей Татьяне Этьеновне». Что поделаешь, часто путал «Аполлинариевну» с «Этьеновной».
Я как поезд, что мечется столько уж лет
между городом Да и городом Нет.
Мои нервы натянуты, как провода
Между городом Нет и городом Да.
Все мертво, все запугано в городе Нет.
Он похож на обитый тоской кабинет.
В нем насупился замкнуто каждый предмет.
В нем глядит подозрительно каждый портрет.
…………………………………………………
А когда совершенно погасится свет,
начинают в нем призраки мрачный балет.
Черта с два — хоть подохни! — получишь билет,
чтоб уехать из черного города Нет…
Ну, а в городе Да жизнь — как песня дрозда.
Это город без стен, он — подобье гнезда.
С неба просится в руки любая звезда.
Просят губы любые твоих без стыда,
бормоча еле слышно: «А, все ерунда!»
…………………………………………………
Только скучно, по правде сказать, иногда,
что дается нам столько почти без труда
в разноцветно светящемся городе Да…
Пусть уж лучше мечусь до конца моих лет
между городом Да и городом Нет!
Пусть уж нервы натянуты, как провода
между городом Нет и городом Да!
Тут Пролетающий сбросил им сверху мгновенную радугу, и все озарились. Все-таки, этот Янк! Этот талант! Поменьше бы «ангажэ», побольше бы свинга! Странно, что этот Янк мной еще не охвачен, подумала Ралисса. Девичий голос из зарослей туи крикнул в тоске: «Он гений!» — и это была Заря.
Потом под фонарем оказалась Нэлла. Стояла как дева удачи в лиловой тунике. Руки простерла Ваксону, потом Гладиолусу, потом Ослябе, потом всем. Взялась читать приношенье:
…Сегодня, став взрослее и трезвей,
хочу обедать посреди друзей.
Лишь их привет мне сладок и угоден.
Мне снился сон: я мучаюсь и мчусь,
лицейскою возвышенностью чувств
пылает мозг в честь праздника простого.
Друзья мои, что так добры ко мне,
должны собраться в маленьком кафе
на площади Восстанья в полшестого.
Я прихожу и вижу: собрались.
Благословляю красоту их лиц,
плач нежности стоит в моей гортани.
Как встарь моя кружится голова.
Как встарь звучат прекрасные слова
и пенье очарованной гитары.
…………………………………………………
…Я поняла: я быть одна боюсь.
Друзья мои, прекрасен наш союз!
О, смилуйтесь, хоть вы не обещали.
Совсем одна, словно Мальмгрен во льду,
Заточена, словно мигрень во лбу.
Друзья мои, я требую пощады!
И все ж, пока слагать стихи могу,
я вот вам как солгу иль не солгу:
они пришли, не ожидая зова,
сказали мне: — Спешат твои часы, —