Таинственная женщина
Шрифт:
Она позвонила. Вошла Милона.
– Посвети этим господам, Мило.
Они молчаливо вышли. Милона проводила их с круглым фонарем в руке, от которого ложились полосы света вдоль аллеи, что вела к маленькой двери, замаскированной плющом. Они пошли по проспекту Мало вдоль рва, окружавшего Булонский лес. Никто из них не проронил ни слова, как будто что-то обдумывая. Вдруг Ганс остановился и сказал глухим голосом:
– София не желает больше иметь с нами дело! Но напрасно она думает, что все произойдет так, как она хочет. Я сделал вид, будто уступаю ей, чтобы искуснее обмануть ее. И если вы мне доверяете, то мы вот что сделаем: Чезаро напишет, изменив почерк, записку молодому Марселю Барадье, назначив ему свидание вечером, около шести часов, на бульваре Мало. Я уже буду там в сопровождении надежных людей. Уж я сумею заманить его в западню, а раз он туда попадет, София вынуждена будет действовать, пусть и против воли. Как видите, это тот же самый план, который я вам только что излагал и который она отвергла. Разница лишь в том, что я хочу обойтись на этот раз без ее согласия.
– А если Барадье не придет? – спросил Чезаро.
– Ну, не придет, так не придет. Но вы, кажется, знаете баронессу. Можете ли вы предположить, чтобы кто-нибудь отказался прийти к ней на любовное свидание? Этот мальчишка прибежит сюда сломя голову! А когда он будет в наших руках…
– Что же вы сделаете? – спросил Лихтенбах дрожащим голосом.
– Ну, это наше дело. Но положитесь на нас, мы сумеем развязать язык молодому красавчику!
– Опять насилие?
– О, такие меры, против которых ему не устоять.
– А если он затем донесет на вас?
– Лишь бы он сначала заговорил как следует, а потом пусть дерет глотку.
Лихтенбах содрогнулся: он почувствовал, что Ганс задумал убить Марселя Барадье и что он преследовал лишь одну цель – овладеть секретом и отомстить за то, что был искалечен.
– Так знайте, – ответил он, – что я вам больше не товарищ… С настоящего момента я отказываюсь от участия в этом деле… Я даже не хочу знать, каких вы достигнете результатов. Мне кажется, вы лишились разума.
– Да разве вы думаете, что мы когда-нибудь рассчитывали на вас? – заметил насмешливо Чезаро. – Нам нужны были только ваши деньги. Мы смотрели на вас как на курицу, которая несла нам золотые яйца. А раз вы не хотите снабжать нас деньгами, то и убирайтесь к черту!
– Не хитрите с нами, Лихтенбах, – сказал Ганс. – Вы ведь прекрасно знаете, что если наша попытка увенчается успехом, то патент Дальджетти резко возрастет в цене. Следовательно, вы получите немалую прибыль. Ваше заявление лишний раз доказывает, что вы лицемер. Вы уходите от ответственности и оставляете на свою долю лишь выгоду. Нет, старый дружище, мы не будем с вами торговаться.
Они дошли до того места, где стояла карета Лихтенбаха. Агостини открыл дверцы с любезным видом:
– Ну, не сердитесь на нас, господин принц. Желаю вам приятных сновидений.
Лихтенбах сел в карету, и лошади тронулись. Проезжая по авеню Великой Армии, банкир размышлял: «Мое положение стало крайне опасным. Если я позволю Гансу осуществить свои намерения, то могу быть очень серьезно скомпрометирован: Барадье тотчас привлекут меня к ответственности. Если я решусь расстроить планы Ганса, то он, узнав об этом, немедленно донесет на меня, и это еще самое лучшее, что я могу ожидать от него. О, будь проклят день, когда я связался с этими людьми! Но разве можно было предвидеть, что они прибегнут к столь опасным средствам… От баронессы я не слыхал даже намека на что-либо подобное, да и сама она была против таких методов… Ах, из этого положения, пожалуй, не выпутаешься! Что, если я предупрежу Софию? Но это не спасет меня от мести со стороны Ганса, который сразу догадается, что я предал его. Впрочем, это и не обезопасит меня со стороны Барадье… Разве что уведомить их… Да, если я тайно сообщу им об угрожающей опасности, то, конечно, окажу им большую услугу и, следовательно, могу вполне рассчитывать на их благодарность… Они уж ни в коем случае не выдадут меня… Может быть, в этом и заключается мое спасение!.. Остаются Ганс и Агостини. Все же мне, похоже, придется поплатиться! Ведь они на все способны! О, черт возьми, в какой капкан я попал!»
Подъезжая к своему дому, он все еще не разрешил трудной задачи, как бы половчее изменить своим вчерашним друзьям, не сделав их будущими врагами, и выйти сухим из воды в тот момент, когда игра станет чересчур опасной.
А между тем Майер, вооружившись указаниями Бодуана и дополнив их сведениями, полученными от полковника Вально, принялся за расследование. Пользуясь раньше репутацией следователя, которому по плечу решительно любое дело, он хотел во что бы то ни стало восстановить свой престиж в глазах начальства. Он вкладывал всю душу, чтобы разобраться в этом деле, отложив в сторону все другие следственные дела, так что лица, привлеченные им по тем делам, томились в секретных камерах тюрьмы. Для него теперь имело интерес лишь то, что касалось баронессы, Агостини и Ганса. Уже с неделю он до мельчайших подробностей знал, кто таков был граф Чезаро: он получил самые подробные сведения об этом лице. Оказалось, что синьор Агостини, принадлежавший по рождению к очень знатной семье, раньше служил в итальянской армии и вынужден был выйти в отставку после того, как открылось очень неблаговидное его поведение в одной дуэли, где он убил противника: его пистолет выстрелил прежде, чем был подан знак начинать. Свидетели отнеслись к этому крайне негативно. Чезаро, недовольный таким оборотом дела, вздумал было протестовать, но неудачно и, наконец, вынужден был покинуть родину. С тех пор он постоянно жил за границей, расходуя на себя не меньше двухсот тысяч франков в год, хоть у него и не было никаких ресурсов, кроме красивой наружности.
Что касается Ганса, то оказалось совершенно невозможным узнать ни кто он такой, ни где проживает. Квартира Агостини была известна следствию, место проживания Ганса не знал никто.
По следам Агостини ничего не стоило добраться до виллы баронессы близ бульвара Мало. Оказалось, что она снимала эту виллу с мебелью и жила там вполне безмятежно под именем госпожи Фриле. Майер отправил опытного агента в Ниццу к барону Гродско и получил от него подробные сведения о Софии. Сколько же ненависти и презрения к этой искательнице приключений вырвалось из уст ее мужа!
Гродско, немного выпив, рассказал агенту все, что знал, а ему, вероятно, не было известно и половины правды о ее проделках. Беседуя с агентом, после того как подружился с ним за карточным столом, он пустился в откровения:
– Видите ли, эта женщина сто раз заслужила смерть! Вы не можете себе представить, на что она способна! Когда я по духовному завещанию оставил ей все свое состояние, она несколько раз пыталась отделаться от меня с помощью убийц, чтобы поскорее получить наследство. Я жив до сих пор только потому, что уверил ее, будто совсем разорился. Теперь ей нет никакого интереса в моей смерти, и потому я не опасаюсь за свою жизнь. Я обожал ее, эту негодницу, как и все, кто с ней знаком… Нет женщины обольстительнее ее. Если бы она захотела, то ввела бы в искушение даже святого. Я не думаю, чтобы кто-нибудь мог устоять перед ней. В Австрии она даже заставила судебного следователя, производившего следствие по поводу одного ее мошенничества, за которое ей грозило пожизненное заключение, отворить перед ней двери тюрьмы… Но, знаете ли, я не решился бы встретиться с ней лицом к лицу… Я не поклялся бы, что она не способна заставить меня совершить еще какую-нибудь глупость! Берегитесь ее… Она самое опасное существо на свете! Вы спрашиваете меня, не носила ли она имен госпожи Ферранти, графини Шлоссер, госпожи Жибсон… Откуда я знаю? Но это вполне возможно, если ей нужны были эти имена для какой-нибудь очередной подлости. У нее дьявольское воображение, и она ни перед чем не остановится.
Заручившись всеми этими сведениями, Майер отправился в военное министерство, чтобы поделиться ими с полковником Вально, а также узнать от него о результатах его личных розысков. Он был тотчас же приглашен в кабинет министра и там из почерпнутых им дополнительных подробностей убедился, что данные, добытые им при следствии, были совершенно верны. По мере того как выяснялась личность участников этой драмы, становилась очевидной и вся значимость затеянного ими дела. Не оставалось больше никаких сомнений в том, что тут орудует целая шайка, занимавшаяся международным шпионством уже более десяти лет за счет иностранных правительств и, может быть, одновременно с тем эксплуатировавшая их, продавая каждому из них государственные тайны всех остальных. Возможно также, что эти ловкие негодяи морочили всю Европу в лице ее главных министров. И потому можно было с уверенностью сказать, что процесс этих людей, владевших важными тайнами, вооруженных документами и обеспеченных в своей безопасности знанием многих правительственных грешков, не приведет ни к каким интересным разоблачениям. Посоветовались по этому поводу с высшими властями, и с первых же шагов натолкнулись на дипломатические соображения. Франция находилась в самых дружественных отношениях со всеми европейскими державами, готовилось заключение торговых контрактов, к тому же вскоре предстояла всемирная выставка, на которой решил принять участие весь свет и которая должна была способствовать сближению народов. Ввиду всего этого стоило ли поднимать покров тайны, окружавшей махинации, которые и сами по себе были очень гнусны, а от публичного разоблачения стали бы еще гнуснее? Все это следовало твердо обсудить.
Да и насколько вообще эти разоблачения являлись исполнимыми, когда само положение вещей было крайне щекотливым, когда малейшее неосторожное движение тотчас могло возбудить внимание виновных и заставить их исчезнуть бог знает куда? Майер бледнел от клокочущей внутри ярости, военный министр ругался про себя. Но как обойти столь настоятельные требования высшей политики? Полковник Вально первым взял на себя мужество высказаться откровенно:
– Отныне, генерал, не может быть никакого сомнения, что таинственная женщина, как ее называют наши агенты, в наших руках. Это та самая женщина, о которой я говорил вам несколько месяцев тому назад, в самом начале наших розысков, та самая, которая фигурирует и в деле Комманжа, и в деле Фонтенейля, и во всех остальных. Стоит нам сделать один жест, и она будет арестована. Неужели мы ее упустим? Вы полагаете, что это возможно?