Таинственное путешествие Томека
Шрифт:
Смуга притворно задумался.
– Думаю, что в лагерь надо отправить Удаджалака, – ответил он, и, обращаясь к индийцу, добавил: – Расскажете господину Броуну и Павлову обо всем, что с нами случилось.
– А что нам делать с лошадьми? – вмешался боцман. – Ведь не везти же их в Нерчинск?
– Вашими лошадьми займется комендант лагеря на первой железнодорожной станции, – предложил Тухольский. – Рано утром оттуда в Читу уезжает на специальном поезде заместитель главного инженера. Мы поедем вместе с ним. Я сейчас отдам распоряжение, а господин Удаджалак пусть приготовится в путь. Казаки отправятся еще сегодня.
Офицер вышел из барака. Смуга воспользовался случаем, чтобы посвятить Удаджалака в свои дальнейшие планы. Они должны вывезти ссыльного из Нерчинска, предварительно
Не прошло и часа, как наши путешественники попрощались с Удадажалаком, желая ему удачи. Томек непринужденно болтал с сопровождающими Удаджалака казаками, а боцман даже выпил с ними «посошок» на дорожку.
Томек стоял у открытого окна. Вслушиваясь в размеренный стук вагонных колес, он с любопытством смотрел на проносившиеся мимо пейзажи Забайкалья. Вокруг, насколько хватало глаз, простирались горные хребты, высота которых не доходила, однако, до линии снегов. Отдельные горные цепи, лишенные ясно выраженных граней, представляли из себя широкие плоскогорья, между которыми вырастали куполообразные вершины. Время от времени среди густой сети лощин с пологими склонами, поросшими лесом, показывались «островки» типично степного пейзажа. Сибирская тайга на территории Забайкалья встречается с монгольской степью, которая двумя языками, открытыми к югу, далеко проникает в тайгу; на западе это селенгинский клин, а на востоке – аргунско-ононский. Степные районы, с характерной для них растительностью на южных, каменистых склонах врезаются в царство тайги далеко на север, почти до пределов Якутии; тайга в свою очередь выходит далеко на юг, вплоть до реки Ингоды и даже кое-где доходит до засушливых степей южного Забайкалья.
Видимо, в наследство от отца Томек получил страсть к естествознанию; он тщательно изучал виды растений и животных, встречавшиеся ему по пути; оказалось, что они присущи как сибирской тайге, так и монгольским степям амурско-уссурийского района и даже высокогорным областям.
Географические вопросы в уме Томека постепенно уступили место трагическим для поляков воспоминаниям, связанным с южной оконечностью Байкала, называемого бурятами священным морем. Под влиянием внезапного волнения Томек обратился к друзьям.
– Отсюда недалеко уже до Мишихи [58] на берегу Байкала... – сказал он по-польски, но сразу же спохватился и умолк, вспомнив, что они не одни.
Кроме Смуги, с удобством расположившегося на овчинах, разостланных на диване вагона, и дремавшего боцмана, в купе находился заместитель главного инженера. Он ехал по делам строительства в Читу к генерал-губернатору. Это был пожилой человек с длинной седой бородой. Сотник Тухольский представил его звероловам как Станислава Красуцкого. Заметив его испытующий взгляд, Томек смутился. Внезапно проснувшийся боцман открыл глаза и спросил на русском языке:
58
Под Мишихой, на южном берегу Байкала в 1866 году польские ссыльные под командованием Густава Шрамовича выдержали неравный бой с русскими войсками. Русские власти на братской могиле погибших повстанцев поставили крест с надписью: «Здесь погребены взбунтовавшиеся Польские Мятежники, убитые во время перестрелки 28 июня 1866 г.»
– Ты что-нибудь сказал?
– Я говорю, что отсюда рукой подать до Байкала, – повторил Томек, тоже по-русски, благодарный боцману за то, что тот сохранил самообладание.
– Ну и что с того! – пробурчал моряк, пожимая плечами. – Подумаешь, важная причина для того, чтобы будить человека!
– Не обижайтесь на своего молодого друга. Байкал для поляков своего рода священное место, – вдруг отозвался молчавший
– Почему же это? – удивился боцман.
– Несколько лет назад группа польских ссыльных, находившаяся на берегах этого озера, подняла бунт. Ссыльные, принадлежавшие к другим национальностям, никогда не отважились бы на подобный шаг. Поэтому все поляки, приближаясь к Байкалу, вспоминают героев, погребенных в тайге под Мишихой, и других, убитых в Иркутске!
– Скажите, вы тоже поляк? По какой же причине вы решили жить в Сибири? – грубовато обратился к инженеру боцман.
– Сначала я здесь находился в качестве ссыльного. Потом мне удалось закончить в Петербурге Институт инженеров путей сообщения, и я приехал сюда в поисках хорошего заработка. В Сибири я прожил почти сорок лет.
– Вы постоянно работаете на строительстве железных дорог? – спросил Томек.
– А как же! – подтвердил инженер. – Мне кажется, что постройка железной дороги облегчает ссылку нашим соотечественникам.
– Несомненно, ваши соображения не лишены основания, – вмешался Смуга. – Неужели вы находились здесь во время польского восстания на берегах Байкала?
– Нет, на Байкал я попал несколько лет спустя, но тогда здесь еще очень часто вспоминали трагедию поляков.
– В таком случае, вам пришлось многое слышать об этом восстании, – заметил боцман.
– Думается, что для поляков это тяжелое воспоминание, – ответил Красуцкий.
– Господин Броль уже многие годы сопутствует нам в охотничьих экспедициях, – поспешил пояснить Смуга. – И хотя он немец, но симпатизирует полякам. Он даже неплохо говорит по-польски.
– Раз так, то давайте перейдем на польский язык, – предложил инженер Красуцкий. – Мне будет полезно вспомнить родной язык.
– Прекрасно, – сказал боцман. – Думаю, что сотник Тухольский со своими казаками уже давно пошел на боковую, потому что связанные хунхузы не смогут улизнуть на ходу поезда. Давайте поговорим о чем-нибудь интересном. Кому первому пришла в голову мысль о мятеже на берегах Байкала?
– Очень трудно определить, кто первый задумал групповой побег из Сибири, – ответил Красуцкий. – Дело в том, что почти все польские ссыльные лелеяли мечту о бегстве по примеру Беневского. После январского восстания среди ссыльных поляков оказалось много студентов, художников, бывших офицеров и героических варшавских ремесленников, попавших в плен на поле битвы. Еще во время этапа через Сибирь в их ушах раздавались отголоски прежней битвы. Любая искра могла вызвать пожар...
– В некоторых польских кругах считалось, что проект группового побега из Сибири принадлежит Ярославу Домбровскому, который позднее стал участником Парижской Коммуны [59] , – заметил Смуга.
– Возможно, что так и было, – согласился Красуцкий. – Ярослав Домбровский в 1864 году содержался в московской пересыльной тюрьме. Тогда уже многие говорили о том, что в один и тот же день все партии ссыльных, разбросанные на длинном пути от Варшавы до Урала, должны одновременно разоружить конвой и вернуться в Польшу в те места, где еще продолжалось сопротивление повстанцев. Домбровский при помощи польских и русских революционеров сумел бежать из тюремной бани. После этого некоторые поляки занялись разработкой еще более смелых планов бегства. К примеру, находившийся в ссылке в Красноярске Павел Ландовский, бывший начальник повстанческой жандармерии в Варшаве, намеревался вместе с русским революционером Николаем Серно-Соловьевичем поднять русский народ на революцию.
59
Парижская Коммуна – первое в истории правительство рабочего класса, возникшее в Париже в марте 1871 года в результате народного восстания против правительства Тьера. Парижская Коммуна просуществовала два месяца и пала в результате действий войск французской буржуазии, вступившей в сговор с германскими войсками. На стороне Коммуны воевали многие поляки во главе с генералами Ярославом Домбровским и Валерием Врублевским.