Таинственный доктор
Шрифт:
Он поцеловал Еве руку — а что, если он поцелует ее в губы?!..
Впрочем, деликатность Жака Мере не знала пределов. Он бодрствует, а Ева спит — имеет ли он в таком случае право запечатлеть поцелуй на ее губах?
Не оскорбит ли он ее целомудрие? Не осквернит ли эту непорочную голубку?
Но если это единственный способ спасти ее?
Жак Мере поднял взор к небу, призвал Господа в свидетели чистоты своих намерений, попросил прощения у древней Весты и у Матери Божьей — этой воплощенной невинности, а затем склонился над Евой
В тот же самый миг, словно человеческое прикосновение разорвало нить, связывавшую девушку с горним миром, Ева тихонько вскрикнула и, трепеща всем телом, воскликнула:
— Кто разбудил меня? Я была так счастлива.
Затем, обернувшись к доктору, или, точнее, подняв на него глаза, она как будто удивилась, увидев перед собой живое существо; но тотчас — второй раз в своей жизни — зарделась, взяла Жака за руку и повторила ему наяву то, что совсем недавно произнесла во сне:
— Я люблю тебя!
С этими словами Ева поднесла руку к левой половине груди: теперь она знала, где бьется ее сердце.
XIII. СИМПАТИЧЕСКОЕ КОЛЬЦО
У Евы словно заново открылись глаза; все, что она созерцала, когда пребывала в сладостном забытьи: небеса, Господь, ангелы — запечатлелось в ее уме, памяти, душе; быть может, впрочем, все эти слова обозначают один-единственный орган постижения мира.
Чудо имело и многие другие последствия.
Ева впервые увидела в этом новом, подлинном свете небесный свод, землю, птиц и цветы; прежде, прозябая в сумерках равнодушия, она не могла оценить по достоинству ни одно из этих чудес. Дабы видеть и слышать все, что создано Богом, нужны не только глаза и уши.
Для этого нужна любовь.
По мере того как видимый, материальный мир раздвигал перед Евой свои границы, она училась говорить о многих вещах, которые прежде оставались ей неведомы, ибо новые идеи, внушенные новыми предметами, естественным образом исторгают из уст человека соответствующие этим идеям и предметам слова.
Психологи называют это явление трансфузией, или переливанием.
Все, что Ева знала, она знала от Жака; доктор рассказал ей, как называются растения, животные, звезды. Он познакомил ее со всей поэмой мироздания.
Девушка жадно слушала рассказы Жака, угадывая многое сердцем, ибо все, что он говорил, было исполнено приязни и любви. Вся природа воплощалась для Евы в докторе; его мысли становились ее мыслями, благодаря ему она постигала сущность вещей зримых и незримых, осязаемых и отвлеченных.
Бескрайность вселенной и многообразие жизни, открывшиеся Еве стараниями Жака, исполняли душу девушки веры в Бога, о котором прежде шептали ей только запахи цветов, пение птиц, ласковые лучи майского солнца.
В качестве комментариев к великой книге природы доктор дал Еве прочесть сочинения немецких и английских поэтов; девушка жадно набросилась на них и пожелала во что бы то ни стало понять их
Жак говорил по-немецки и по-английски так же свободно, как и на родном языке; он стал учить Еву, и не прошло двух-трех месяцев, как она уже могла говорить ему о своей любви не только на французском, но и на двух других языках.
Юный мозг девушки был подобен девственным землям
Америки, на которых от сотворения мира не произрастало ничего полезного для человека, но которые способны дать в год целых три урожая, стоит только трижды их засеять.
Итак, благодаря урокам Жака Ева умнела, а благодаря собственным своим стараниям хорошела и обещала стать редкой красавицей.
Поначалу, хотя у нее были большие глаза, безупречно правильные черты и великолепная фигура, Ева производила на тех немногих посторонних людей, которым случалось ее видеть, впечатление тягостное и почти отталкивающее; чтобы стать красивой, ей нужно было ожить.
Доктор разбудил Еву, и в ней проснулась совсем иная красота — исполненная души, жизни и мысли.
Лицо ее, прежде вечно хранившее одно и то же хмурое выражение, каким-то чудом преобразилось и заиграло тысячью красок.
Без сомнения, в эту восхитительную оболочку вдохнуло жизнь то чувство, для которого в нашем языке нет особого названия; немцы называют его Gemut, англичане feeling, a мы, пожалуй, назвали бы «душевностью» или «сердечностью». Прежде ничто не могло растопить ледяной правильности холодных, неподвижных черт Евиного лица; прежде оно было всегда одинаковым, отсутствие мысли накладывало на него печать небытия; теперь же в зависимости от переживаемых девушкой впечатлений, отражавшихся на лице Жака, чьи радости и печали тотчас становились ее радостями и печалями, облик Евы постоянно менялся.
Вместе с любовью к ней пришло кокетство — эта, если можно так выразиться, приправа любви. Прежде нисколько не заботившаяся о том, как она выглядит, Ева стала с превеликим тщанием выбирать себе наряды, расчесывать и укладывать свои длинные волосы — одним словом, стремилась быть красивой.
Узы, связывавшие Жака и Еву, с каждым днем становились все более тесными, влечение этих двух существ друг к другу — все более настоятельным.
Без сомнения, оба всецело пребывали во власти той силы, которая, по мнению ученых, правит миром, а по мнению поэтов, — людьми; силы, которую первые называют притяжением, а вторые — любовью.
Впрочем, слово «любовь», как бы нежно и выразительно оно ни звучало, не способно передать все своеобразие тех магнетических нитей, что протянулись между этими молодыми людьми.
Таинственное сродство сиамских близнецов, волею природы обладающих двумя душами, но одним телом, движение гелиотропа, тянущегося к солнцу, связь земных морей с луною — все эти явления, описанные учеными и поэтами, могут дать лишь весьма опосредованное и неполное представление о том, в какой душевной близости жили Жак и Ева.