Таинственный остров (иллюстр.)
Шрифт:
— Он жив! — вскричал Наб, склонившись над обезьяной.
— Мы его спасем! — воскликнул моряк. Мы будем ходить за ним, как ходили бы за кем-нибудь из нас.
Казалось, Юп понимал слова Пенкрофа, потому что он положил голову на плечо моряка, словно благодаря его. Пенкроф сам был ранен, но его раны, как и раны его товарищей, оказались, к счастью, легкими, ибо благодаря огнестрельному оружию колонисты имели возможность держать нападающих на расстоянии. Один только Юп был в тяжелом положении.
Пенкроф с Набом донесли Юпа до подъемника; обезьяна только раза два слабо застонала. Юпа осторожно
Ни один важный орган, видимо, не был задет, но Юп очень ослабел от потери крови, и у него появился довольно сильный жар.
После перевязки Юпа уложили и обрекли его на строжайшую диету. «Совсем как настоящего человека», — говорил Наб. Его заставили выпить несколько чашек освежающего настоя, приготовленного из средств, хранившихся в аптеке.
Юп уснул. Сначала он спал довольно беспокойно, но потом дыхание стало ровней, и его оставили спать в тишине. Топ иногда подходил к своему другу, стараясь ступать, так сказать, на цыпочках, и с видимым одобрением смотрел на то, как за ним ухаживают. Одна рука Юпа свешивалась с постели, и Топ с грустным видом лизал ее.
В то же утро колонисты похоронили убитых лисиц. Их стащили в лес Дальнего Запада и глубоко закопали в землю.
Нападение лисиц, которое могло бы иметь столь серьезные последствия, послужило уроком для колонистов. Отныне они уже не ложились спать, не удостоверившись, что все мосты подняты и никакое нападение невозможно.
Между тем Юп, состояние которого внушало серьезные опасения, энергично боролся с болезнью. Могучий организм обезьяны оказался сильнее, и вскоре Гедеон Спилет, который немного понимав в медицине, мог считать ее вне опасности. 16 августа Юп начал есть. Наб готовил для него вкусные блюда, которые Юп поглощал с большим удовольствием. У нашей обезьяны был маленький недостаток: она любила полакомиться, и Наб ничего не предпринимал, чтобы исправить этот порок.
— Что поделаешь! — говорил он Гедеону Спилету, который иногда укорял его, что он слишком балует обезьяну. — У бедного Юпа только и есть удовольствие — вкусно покушать. И я рад, что могу таким образом отблагодарить его за услуги.
21 августа, десять дней спустя после своего заболевания, дядюшка Юп встал с постели. Его раны зажили, и было ясно, что он вскоре поправится и будет таким же ловким и сильным, как прежде. Подобно всем выздоравливающим, он чувствовав неутолимый голод, и журналист не мешал ему есть, сколько тот хотел, доверяя инстинкту, который должен был удержать орангутанга от излишеств, — инстинкту, которого слишком часто не хватает даже разумным существам. Видя, что аппетит возвращается к его ученику, Наб был в восторге.
— Кушай, Юп, — говорил он. — Не отказывай себе ни в чем. Ты проливал за нас свою кровь, и я, во всяком случае, должен помочь тебе поправиться.
25 августа услышали голос Наба, который громко звал своих товарищей:
— Мистер Сайрес, мистер Гедеон, мистер Герберт, Пенкроф, идите сюда!
Колонисты, собравшиеся в большом зале, поспешили на зов
— Что случилось? — спросил журналист.
— Посмотрите, — сказал Наб и громко захохотал. Что же они увидели? Дядюшку Юпа, который спокойно и важно курил, сидя по-турецки у дверей Гранитного Дворца.
— Моя трубка! — закричал Пенкроф. — Он взял мою трубку! Молодчина, Юп! Я ее тебе подарю. Кури, мой друг, кури!
Юп торжественно пускал густые клубы дыма, что, по-видимому, доставляло ему огромное удовольствие.
Сайрес Смит не проявил никакого удивления и рассказал о нескольких ручных обезьянах, которые научились курить табак. Начиная с этого дня у Юпа появилась своя собственная трубка, которую повесили в комнате, возле его мешочка с табаком. Юп сам набивал ее и зажигал горящим угольком и казался самым счастливым из четвероруких. Как понятно всякому, общность вкусов лишь укрепила дружбу, связывавшую обезьяну с бравым моряком.
— А может быть, это человек, — часто говорил Пенкроф Набу. — Разве ты бы удивился, если б он заговорил?
— Нисколько бы не удивился, — отвечал Наб. — Меня больше удивляет, что он не говорит. Ведь ему не хватает только слов.
— Вот было бы забавно, — сказал Пенкроф, — если бы Юп в один прекрасный день предложил мне: «Не обменяться ли нам трубочками, Пенкроф?»
— Да, — ответил Наб. — Какое несчастье, что он немой от рождения!
В сентябре зима окончилась, и работы были возобновлены с тем же рвением.
Постройка корабля быстро двигалась вперед. Он был уже совершенно обшит, и его крепили изнутри деревянными креплениями, размягченными и изогнутыми при помощи пара так, чтобы они соответствовали всем выгибам корабля. Так как в дереве недостатка не было, то Пенкроф предложил инженеру сделать еще одну водонепроницаемую внутреннюю обшивку, которая придаст судну еще большую устойчивость. Сайрес Смит, не зная, что сулит им будущее, поддержал желание моряка сделать судно как можно более крепким.
Внутренняя обшивка и палуба были готовы к 15 сентября. Чтобы законопатить швы, строители изготовили паклю из сухой морской травы, которую забили молотком в расщелины наружной и внутренней обшивок остова и палубы; затем швы были залиты кипящей смолой, в изобилии полученной из сосен.
Корабль был оборудован как нельзя проще. Балластом служили тяжелые глыбы гранита, обработанные известью. Судно нагрузили двенадцатью тысячами фунтов. Поверх балласта была настлана нижняя палуба; внутренность судна разделили на две комнаты, во всю длину которых тянулись две скамьи, служившие и рундуками. Подножие мачты должно было служить опорой для междукомнатной перегородки. Комнаты соединялись с палубой люками с откидными крышками. Пенкрофу не стоило никакого труда найти подходящее дерево для мачты. Он выбрал молодую ель, прямую и без сучков, которую оставалось только обтесать у подножия и закруглить у вершины. Железные части мачты, руля и остова, грубые, но крепкие, были изготовлены в кузнице, в Трубах. Реи, флагшток, багры и весла — все было готово в первую неделю октября. Колонисты решили испытать корабль у самых берегов острова, чтобы посмотреть, как он держится на воде и в какой степени на него можно положиться.