Таинственный пасьянс
Шрифт:
Летом 1944 года Людвига Месснера отозвали из Норвегии и отправили защищать интересы Третьего рейха на Восточном фронте. Они с бабушкой даже не успели проститься. Сев на поезд в Арендале, он просто исчез из бабушкиной жизни. С тех пор она ничего о нём не слыхала, хотя и много лет после окончания войны пыталась его разыскать. Она была уверена, что он погиб в боях с русскими.
И поездка за ягодами во Фроланд, и всё, что последовало за ней, было бы, наверное, забыто, если бы бабушка не забеременела. Это произошло как раз перед отъездом дедушки на Восточный фронт, но она узнала о своей беременности лишь спустя несколько недель после
То, что случилось потом, папашка называет злобой человеческой и в этом месте рассказа обычно закуривает новую сигарету. Папашка родился в самом конце войны. Как только немцы капитулировали, бабушку взяли в плен сами норвежцы, ненавидевшие всех норвежских девушек, которые встречались с немецкими солдатами. К сожалению, таких девушек было не так уж и мало, но хуже всего пришлось тем, которые родили от немцев детей. Разумеется, бабушка встречалась с дедушкой, потому что полюбила его, а не потому, что он был нацистом. Да и не был он никаким нацистом. До того, как его отправили в Германию, они с бабушкой строили планы о побеге в Швецию. Их остановило только то, что ходили слухи, будто шведские пограничники стали расстреливать немецких дезертиров, перешедших через границу.
Жители Арендала накинулись на бабушку и обрили её наголо. К тому же они избили её, хотя у неё был новорождённый ребёнок. Можно смело сказать, что Людвиг Месснер вёл себя более благородно.
Без единого волоса на голове бабушка уехала в Осло к дяде Трюгве и тёте Ингрид. В Арендале она больше не чувствовала себя в безопасности. Из-за того, что она была обрита, как старик, ей пришлось носить шапку, хотя стояла весна и было тепло. Её мать по-прежнему жила в Арендале, и спустя пять лет бабушка вернулась обратно вместе с маленьким папашкой.
Ни бабушка, ни папашка ни в коей мере не оправдывали того, что случилось во Фроланде. Единственное, что можно было поставить под сомнение, это меру наказания. Вот интересный вопрос: сколько поколений людей должны нести вину за преступление, совершённое когда-то их предком? Конечно, бабушка была отчасти виновата в том, что забеременела от немца, впрочем, она этого никогда и не отрицала. Гораздо труднее решить, правильно ли при этом наказывать и ребёнка.
Я много размышлял об этом. Папашка явился на свет в результате грехопадения. Но разве не все люди в конечном счёте произошли от Адама и Евы? Моё сравнение хромает, и я с этим не спорю. В одном случае речь шла о яблоке, в другом — о бруснике. В первом случае искусителем была змея, во втором — велосипедная шина, которая вполне могла бы сойти за змею.
Как бы там ни было, ни одна мать не может всю жизнь упрекать себя за то, что родила ребёнка. По-моему, нельзя упрекать и ребёнка за то, что он родился. По-моему, даже ребёнок, рождённый от немца, имеет право радоваться жизни. Именно в этом вопросе мы с папашкой и не можем согласиться друг с другом.
Словом, папашка вырос как немецкий приблудыш. И хотя взрослые в Арендале давно перестали наказывать девушек, встречавшихся с немцами, дети продолжали колотить детей, рождённых от немцев. Потому что дети обладают особой способностью перенимать у взрослых их злобу. Это означало, что детство у папашки было далеко не сладким. В семнадцать лет у него лопнуло терпение. Хотя папашка и любил Арендал, как и все его жители, он был вынужден наняться юнгой на корабль. Через семь лет он вернулся в Арендал, но тогда он уже встретил маму в Кристиансанне. Они поселились в старом доме на острове Хисёй, и я родился там 29 февраля 1972 года. Таким образом я тоже, конечно, должен нести свою долю вины за то, что случилось во Фроланде. Это и называется первородным грехом.
Детство с ярлыком "немецкого приблудыша" и долгие годы, проведённые в море, пристрастили папашку к крепким напиткам. Даже чересчур пристрастили. Он говорит, что пьёт, чтобы забыть, но тут он ошибается. Потому что, выпив, он всегда начинает говорить о моих дедушке и бабушке и о том, каково ему приходилось в детстве из-за того, что его отец был немец. Случается, он даже плачет. Думаю, кто крепкие напитки не заглушают, а, наоборот, обостряют его память.
Рассказав мне на шоссе не доезжая Гамбурга в очередной раз историю своей жизни, папашка сказал:
— А теперь ещё и мама исчезла. Когда ты пошёл в детский садик, мама начала преподавать танцы. Потом стала моделью. Она часто ездила в Осло, несколько раз — в Стокгольм и однажды просто не вернулась домой, Мы получили от неё одно-единственное письмо, в котором она писала, что её пригласили на работу за границей и она не знает, когда вернётся. Так обычно говорят люди, когда уезжают на неделю или на две. Но мамы нет вот уже восемь лет…
Это я тоже слышал уже много раз, но вдруг папашка сказал:
— Понимаешь, Ханс Томас, в моей семье всегда кого-то недоставало. Всегда кто-то куда-то уезжал. Думаю, это наше семейное проклятие.
Когда он сказал о проклятии, я даже немного испугался. Поразмышляв об этом в автомобиле, я пришёл к выводу, что папашка прав.
Нам с ним одинаково недоставало отца и деда, жены и мамы. Было и ещё кое-что, о чём папашка не сказал. Когда бабушка была маленькая, на её отца свалилось бревно, и он умер. Таким образом, она тоже выросла без настоящего папы. Может, потому она и родила ребёнка от немецкого солдата, которому было суждено погибнуть на войне. И, может, поэтому её сын женился на женщине, которая уехала в Афины, чтобы найти себя.
ДВОЙКА ПИК
…Бог сидит на небесах и смеётся над людьми, которые не верят в Него…
На границе со Швейцарией мы подъехали к странной заправке — там была только одна колонка. Из зелёного домика вышел человек, такой маленький, что его можно было принять за карлика или что-то в этом роде. Папашка достал большую карту и спросил, как быстрее всего переехать через Альпы и попасть в Венецию.
Писклявым голоском карлик ответил ему и показал дорогу на карте. Он говорил только по-немецки, но папашка перевёл мне его слова и сказал, что карлик советует нам переночевать в селении, которое называется Дорф.
Во время разговора карлик не спускал с меня глаз, как будто я был единственным ребёнком в мире. Думаю, я особенно понравился ему тем, что мы с ним были одного роста. Когда мы уже собирались ехать дальше, он подошёл к нам с небольшим увеличительным стеклом в зелёном футляре.
— Возьми это, — заикаясь, сказал он. (Папашка переводил.) — Когда-то я отшлифовал это стекло, которое нашёл в желудке подстреленной косули. Думаю, в Дорфе оно тебе пригодится, я даже в этом уверен. Признаюсь, как только я тебя увидел, я понял, что тебе в поездке может понадобиться лупа.