Таинственный подарок
Шрифт:
На первой же перемене Пузырек потащил нас в пионерскую комнату показывать нам подарки и сообщил, что, само собой разумеется, мы тоже принимаем участие в этих подарках.
— Знаете, ребята, — сказал Пузырек, — мы заготовили для Людмилы Ивановны три мешка шишек. Хотели привезти ей в город для самовара. Людмила Ивановна про это узнала и ужасно рассердилась. Велела нам отнести все шишки для лагерного кипятильника.
— А вдруг она и на подарки к юбилею рассердится, не примет? — спросил Боб.
— Ну, по случаю юбилея
На большой перемене Боб, Сеня и я устроили тайное совещание на школьном дворе. История с шишками совсем напугала нас.
— Мы должны совершенно засекретить наш подарок, — сказал Боб.
— А если Людмила Ивановна вдруг узнает? Не сознаваться? — спросил Сеня.
— Тогда выйдет, что мы вруны! — задумался Боб. — Вот что! Если она спросит нас прямо, то мы скажем так: „Людмила Ивановна! Мы ремонтировали вашу квартиру не потому, что вы наша учительница, а потому, что вы — семья фронтовика. Ну, а помогать семьям фронтовиков все пионеры и школьники имеют полное право!“
Что же до сбора отряда, на который придет Николай Евгеньевич, то мы порешили вот как. Я и Сеня спрячемся заранее в классном шкафу, стенки в нем тонкие, и мы все отлично услышим. Бобу, как начальнику штаба отряда, отсутствовать на сборе невозможно. Поэтому он придаст своему лицу неузнаваемое выражение с помощью черной повязки, якобы прикрывающей флюс. А чтобы изменить и голос — он положит за нижнюю губу резинку или жолудь.
К нам подбежал запыхавшийся Пузырек.
— Куда вы запропастились? Всю перемену вас разыскиваю. Слушай, Боб! Ребята думают, что на юбилее с приветствием от нашего класса лучше всего тебе выступить.
— Нет, нет, я не могу! — Боб испуганно замахал руками. — Лучше ты сам, Пузырек! У меня, видишь ли, после краснухи осложнение, — нашелся Боб. — Я иногда, понимаешь, начинаю заикаться…
— А это пройдет, Боб? — забеспокоился Пузырек. — Да, да, я заметил как ты сегодня на первом уроке странно говорил!..
— Да, это был припадок! — соврал Боб. — Но через неделю все пройдет. Мне в больнице сказали.
Последняя глава, нравоучительная
К шести часам вечера в школьном зале было уже полным-полно. Все стулья в передних рядах заняты учителями нашей школы и гостями: из РОНО, учителями из других школ, делегатами от школы девочек, где Людмила Ивановна тоже преподавала географию. Задние ряды — это были уже скамейки — их принесли в зал из столовой, — были предоставлены ученикам нашей школы. А наш пятый класс сидел по правую сторону от эстрады не на стульях, и не на скамейках, а на столиках первоклассников. По левую сторону от эстрады расположился школьный духовой оркестр.
Стены зала были украшены еловыми ветками. На эстраде стоял длинный стол, покрытый красным сукном и еще маленький, с темной бархатной скатертью. На нем графин с водой и стакан. Это для выступающих.
В первом ряду мы разглядели Людмилу Ивановну и Николая Евгеньевича. Тут же сидела и тетушка.
Я, Боб и Сеня сели на самую последнюю скамейку в уголок. Только мы устроились — как заиграл оркестр и все захлопали, потому что на эстраду поднялась Людмила Ивановна, директор школы, заведующий РОНО и еще несколько человек. Все они сели за красный стол.
Наш директор сказала речь. Она говорила очень недолго, но успела рассказать про Людмилу Ивановну очень много хорошего. И как она интересно преподает свой предмет, и какие у нее дружеские отношения с учениками, и как она в самые холодные и голодные месяцы блокады навещала больных школьников, хотя сама едва двигалась.
— Мы, ваши товарищи и ваши ученики, собравшиеся здесь, гордимся вами, любим вас и уважаем, дорогая Людмила Ивановна, — так закончила директор школы.
Весь зал захлопал, а оркестр опять заиграл.
— Внимание! Осторожно! — Подтолкнул меня Боб.
От двери, на цыпочках, шел никто иной как сам знаменитый профессор, у которого мы стянули замазку. Алексей Петрович направлялся прямо к нашей скамейке. Наш завуч что-то шептал ему и показывал на передний ряд, но профессор покачал головой и продолжал итти именно к нашей скамейке, в уголок. Он сел как раз рядом со мною.
Узнав меня и Боба, профессор кивнул нам и просигнализировал на пальцах азбукой Морзе: „Здравствуйте, очень рад!“
Мы сидели как на горячих угольях. Как это нам не пришло в голову, что профессор тоже придет на юбилей. Вдруг он скажет Людмиле Ивановне про печку?
От волнения мы даже не заметили, как за маленьким столиком появился совершенно лысый человек в сером френче и высоких сапогах. В руках у него был голубой листочек.
— Разрешите огласить только-что полученную ГорОНО телеграмму из Наркомпроса, — сказал он. — По постановлению президиума Верховного Совета Российской Советской Федеративной Социалистической Республики, — громко читал лысый человек, — нашей дорогой юбилярше присваивается звание заслуженного учителя и одновременно она награждается значком „Отличник Народного Образования“.
Все зааплодировали. Пока зал хлопал и играла музыка, профессор быстрыми шажками пробрался к эстраде. Он сел в первом ряду, по соседству с тетушкой и Николаем Евгеньевичем. Николаю Евгеньевичу он пожал руку, а тетушке даже поцеловал. Они были знакомы друг с другом!!!
В это время на столик поставили большую корзину цветов, и на эстраду вышла девушка в форме военного врача. Как только в зале наступила тишина, она сказала:
— Поздравляю вас, дорогая Людмила Ивановна, от имени всех присутствующих на вашем трудовом юбилее ваших бывших учениц и учеников.