Таинственный воин
Шрифт:
«Скажи ей», — настаивали неподвижные драконьи головы на затянутых утренней дымкой стропилах.
— Ну, отец предупреждал тебя, когда ты впервые встал у наковальни, — усмехнулась Беркита. — Он всегда говорил, что Праздник — самое трудное время года для кузнецов.
Шкура, в которую она завернулась, скрывала ее фигуру, Галена манило то, что пряталось под меховым покрывалом.
— Я могу помочь тебе в праздники. Мне уже приходилось раздувать в кузне огонь.
— И даже не в одной, насколько я помню, — с упреком сказал Гален, — хотя твой отец всегда хотел, чтобы
— Мне не всякая бы подошла, — промурлыкала Беркита.
— Это точно, — кивнул Гален.
Местный священник определил Галена в ученики к Ансалу, отцу Беркиты, когда мальчику было всего двенадцать. Но быть учеником — одно, а завоевать дочь хозяина — совсем другое. Беркита была единственной дочерью Ансала и его горячо любимой жены Хилны. Кузница Ансала Кадиша должна была перейти во владение достойному человеку, который добьется руки его дочери. Состязание за руку Беркиты являлось в округе не просто предметом сплетен. Возможно, даровитые кузнецы по всей Драконьей Глуши не так сильно интересовались самой Беркитой, как возможностью унаследовать процветающее дело Ансала.
Настойчивость ухажеров начала уже переходить все границы, когда Ансал объявил состязание кузнецов. И хотя об этом не говорилось прямо, но все же подразумевалось, что Ансал будет учитывать мастерство победителя при выборе достойного жениха для Беркиты, а стало быть — и при выборе того, кто унаследует его дело.
Гален любил девушку с того самого дня, как явился в кузницу учеником. Он уже отчаялся добиться ее руки, когда случайно встретил слепого гнома...
— Ну же, Гален, — сказала Беркита, устроившись в кровати поудобнее. — Не глупи, дай мне пособить тебе в кузнице.
Гален рассмеялся и тут же вздрогнул. Голос жены успокаивал; иногда ему казалось, что только это и помогает ему не сойти с ума.
Не сойти с ума. Он был в здравом уме! Он не знал, что с ним такое происходит, но что бы это ни было, хуже ему не становилось. Наверняка это просто затяжная болезнь. Может, много лет назад он случайно съел слепоягоды. А может, все дело в ветре, который когда-нибудь да переменится. Что бы с ним ни творилось, его утешала мысль о том, что хуже ему не становится. И еще утешало присутствие обожаемой жены.
Железная драконья голова повернулась и посмотрела на него холодными мертвыми глазами.
«Скажи ей!» — настойчиво произнесла она.
Гален только моргнул. Он давно научился не обращать внимания, когда с ним начинали разговаривать предметы. Это тоже чаще случалось осенью — еще один симптом его странной болезни. Однажды, много лет назад, он крепко поругался с надоедливым посохом, гуляя по Западным лесам близ города. Однако посох в тот момент держал молодой Маркин Френдигар, который подумал, что Гален кричит на него. С тех пор Гален старался не отвечать, когда с ним заговаривали статуи, барельефы или горшки, — если только не был один.
— Нет, тебе не стоит приходить в мастерскую, да и твоему отцу тоже, — ласково сказал Гален. — Там Сефас, он работает за двоих. Я не знаю, что бы я без него...
Вдалеке запела труба. Гален и Беркита обернулись
— Гален! Начинается Праздник! Ну же, пойдем, посмотрим!
Беркита спрыгнула с кровати, плотно закутавшись в шкуры, и все же Гален не мог не залюбоваться изгибом ее спины. Она махнула рукой, веля мужу поскорей присоединиться к ней.
Окно выходило на юг, и они могли видеть почти весь город, в нескольких милях от их дома спускавшийся к морю. Рассвет уже разгорелся вовсю; на востоке небо пересекали алые полосы, озаряя город оранжево-розовым светом. Отполированный купол Кат-Драконис, самого большого здания в городе, пылал в рассветном огне. Остальные здания Бенина рядом с его великолепием казались совсем маленькими.
Гален последовал взглядом по Пути Васски к кузнице и дальше — улица тянулась до самых доков. Рыбацкие лодки покачивались на утренних волнах; рассвет окрасил их в красный цвет. Еще дальше раскинулся залив Миррен, сверкающий под утренним солнцем. Сразу за излучиной лежали Вдовьи острова. Галену показалось, что он видит в пронизанной пламенем утренней дымке даже Проливы в двадцати милях отсюда.
— Это знак, Гален, — улыбнулась Беркита. — Васска посылает нам благословение.
Гален обнял Беркиту, прижавшись к ее гладкой теплой спине. Большие трубы на Кат-Драконис снова загудели, но теперь к ним присоединилась третья, самая гулкая, и все вместе они возвестили о начале Чешуйчатого Рассвета и Праздника Урожая.
— Это трубы Пир, — прошептал Гален, зарывшись лицом в волосы жены. — Они призывают Васску, правящего в далеких землях.
Беркита захихикала, вертясь в его объятиях.
— Да неужто? Ну-ка, расскажи мне об этом!
Гален крепче обнял ее и зашептал в ухо:
— Трубы призывают Васску, короля-дракона, благословить урожай и обратить взор на своих благодарных слуг.
Беркита повернулась к мужу.
— Значит, ты все-таки веришь в Законы Пир!
— Нет. — Гален мрачно усмехнулся. — Но я верю тому, что знаю. Благодатный Васска больше четырехсот лет не подпускает к нам других драконов. Этого вполне достаточно для моей веры.
— Ну вот, Гален, — надулась Беркита и отвернулась от него, — ни во что ты не веришь!
Гален обнял жену.
— Нет, я просто осторожен. Я почтенный и послушный член Пир, дорогая моя, но я предпочитаю не поклоняться никому и ничему с закрытыми глазами. Васска спас нас от Безумных Императоров Рамаса, а тем самым и от самих себя. Знаешь, иногда мне кажется, что мы отмечаем Праздник скорее для того, чтобы избавиться от безумцев, чем для того, чтобы почтить королей-драконов.
Беркита застыла в его объятиях.
— Какие ужасные вещи ты говоришь. Безумные, калеки, слабоумные — все они Избранники Васски. Вот почему на Празднике их отделяют от остальных. Потом Пир Драконис забирает их и заботится о них, потому что мы этого не умеем. Король-дракон милостив и заботится о тех, кто болен, кто отличается от остальных, а послушать тебя — так в этом есть что-то дурное.