Таинственный всадник
Шрифт:
Как бывшего герцога д’Орлон, дедушку Рене арестовали вместе с сыновьями и тысячами других подозреваемых за попытку помочь королю спастись от народного мщения. Людовик XVI был признан виновным в измене и казнен на гильотине, Комитет общественной безопасности стал рупором террора в новой республике, а к власти пришел тиран Робеспьер. Свободные граждане Франции, поощряемые лидером якобинцев, с готовностью доносили на аристократов и монархистов, подозреваемых в заговоре против новой республики. Если господин шел слишком быстро или долго разговаривал с соседом, его могли обвинить в коварном замысле против славной революции. Если он носил шляпу со слишком круглыми полями, то, несомненно, он был
Никого не удивляло, что на улицах Парижа теперь не появлялись люди, одетые в платья со шнуровкой, кружевами, исчезли парики, никто не носил нижних юбок экстравагантной ширины. Белый цвет считался цветом для женских платьев, в то время как серые и черные цвета стали стандарт–ными для мужчин. Волосы заплетены или коротко подстрижены, на головах – простые белы кепи: незачем предаваться греху тщеславия.
Проснувшись как-то утром, Рене и ее семейство увидели за окном густой черный дым; казалось, он заполонил весь Париж. Селия д’Антон вышла на улицу и спросила у прохожего, что горит. Тот, пожав плечами, сообщил новость: гражданин Робеспьер объявил, что тюрьмы слишком переполнены, поэтому две тысячи аристократов были обезглавлены в одну ночь, а поскольку на кладбищах уже не было мест и хоронить несчастных было негде, то обезглавленные трупы загрузили в повозки доверху, отвезли в общую яму и там сожгли.
В ужасной панике Селия велела Рене и Антуану не выходить из дома и запереться понадежнее.
Финн ушел, чтобы продать хоть что-нибудь из драгоценных камней и купить хлеба и яиц, а когда он возвратился, ни Рене, ни брату уже не нужно было сидеть взаперти. Втроем они бежали по мокрым от дождя улицам к тюрьме, где их отец провел уже почти год.
Селия пошла на гауптвахту, чтобы узнать хоть что-то о своем муже. Стража была прежняя, та самая, которую она подкупила и которая разрешала приносить продукты и одежду Себастьяну д’Антону, но на сей раз жандарм только за–смеялся и указал на столб смердящего черного дыма, стелющегося над городом. Он сообщил равнодушным, холодным тоном, что бывший герцог и его сыновья больше ни в чем не нуждаются, они объявлены предателями республики и казнены по приказу Комитета.
Начала собираться толпа, и теперь, когда появились зрители, стражники предстали перед ними настоящими свободными гражданами: они били Селию, приглашая зевак поучаствовать, сорвать свою злость на этой грязной аристократке. Граждане, возбужденные кровью и опьяненные свободой, хватали камни и кидали в нее. Они не отступились до тех пор, пока она не осталась лежать совершенно неподвижно у них под ногами.
Теперь эта мертвая женщина была уже не нужна им, и народ вспомнил об Антуане. Но там, где еще недавно стоял мальчишка, лежал гвардеец: он корчился на булыжниках, сжимая руками нож, торчащий из живота. Кто-то крикнул, что видел высокого тощего старика – тот тащил мальчишку вниз по улице… И началось преследование.
Эти трое не могли вернуться домой, на рю Дюпон, они не смели позвать на помощь – человек мог польститься на обещанную награду за их головы. То, что Селия была англичанкой, спасло ее и детей на время от террора, но теперь, когда ее мужа объявили предателем, а Финн отправил на тот свет гвардейца, гильотина готова была принять их в свои кровавые объятия. Оставив печаль на более поздние времена, Финн украл оружие и кое-что из рваной одежды, в которую они переоделись, и, пригрозив золотарю, заставил перепуганного крестьянина вывезти их из города в вонючей телеге.
В Лондоне Рене и Антуан, едва стоявшие на ногах, завшивленные и грязные, предстали перед Чарлзом Холстедом, лордом Пакстоном, как дети его умершей сестры.
Они не ожидали, что лорд встретит их с распростертыми объятиями и открытым сердцем. Тридцать лет прошло с тех пор, как он в последний раз видел сестру, и не менее тридцати дней после получения письма от французского правительства, в котором сообщалось, что семейство бывшего герцога д’Орлон погибло. Почти с неприличной поспешностью дядя предложил ей выйти замуж за Эдгара Винсента. Делая подобное предложение Рене, лорд Пакстон проявил абсолютное безразличие к тому обстоятельству, что племянница еще не сняла траур по погибшим родителям.
Сначала девушка вообще отказывалась даже говорить о браке. Но четыре недели назад в Лондоне кто-то стрелял в ее дядю. В преступлении обвинили Антуана, и Рене ничего более не оставалось, как согласиться на брак, а также согласиться помогать полковнику Бертрану Росу – словом, пойти на все, чтобы не позволить арестовать брата.
Рене открыла глаза. Ее блуждающий взгляд остановился на коробке из сандалового дерева, где лежал крошечный пузырек с розовым маслом – по капле она добавляла его в ванну. Там была и большая синеватая бутыль с настойкой опия – она принимала лекарство во время ежемесячных недомоганий; были там и завернутые в бумажки порошки от мигрени. Последние два лекарства, предупредил врач в Лондоне, смертельны, если принять слишком большую дозу.
Рене снова посмотрела в зеркало. От слез остались две светлые полоски на щеках, и она протерла лицо влажной фланелевой салфеткой, терла долго и старательно, пока щеки не запылали. Потом принялась за синяки на шее, но внезапно ее взгляд снова замер в зеркале. Синяки оказались и ниже, под лифом, там, где побывали жадные руки Роса. Ее чуть не стошнило при мысли, что у нее на теле могли остаться его пот и слюна. Рене открепила широкую ленту под грудью и спустила платье на пол.
Оставшись в одной сорочке, девушка осмотрела все тело, потом наклонилась вперед, чтобы вымыть грудь и избавиться от следов отвратительных рук и рта. Но была одна отметина на неж–ной белой коже, которую стереть было невозможно, сколько ни старайся: винного цвета родинка в форме сердечка. Она была повыше левой груди, достаточно высоко, чтобы увидеть даже при самом скромном вырезе. Не одна пара развратных глаз пялилась на эту родинку, гадая, не косметическая ли это уловка, не приклеена ли она для того, чтобы привлечь внимание.
Рене отбросила салфетку и потянулась за халатом, но его не оказалось на полке, возле которой она стояла. Со вздохом она подумала, что он уже лежит возле кровати – Дженни наверняка положила его туда.
В спальне было темно, и Рене задержалась в дверях, давая глазам привыкнуть к темноте. Дрова в камине, который она разожгла, дотлели, осталась только груда золы. Свеча на ночном столике уже коптила, дымок вился к потолку в сине-белом свете луны, лившемся из окна. Вдруг одна из рам распахнулась – задвижка была ветхой и уже не могла выдержать резкого порыва ветра.
Рене вздрогнула, потом босиком, с распущенными по плечам волосами, в нижней короткой сорочке, подошла к окну и закрыла раму. Постояла недолго, все еще не отнимая руку от стекла, вглядываясь в ночной пейзаж. Новый, совершенно неожиданный образ возник в ее воображении: одетый в черное Капитан, летящий на коне по открытому полю, вольный бывать там, где ему захочется. Этот образ увлек ее, и Рене закрыла глаза, представляя, как и она летит вместе с ним, соединив руки у него на груди, прижавшись к его спине лицом и всем телом, а ее серебристые шелковые волосы развеваются на ветру.