Таинственный всадник
Шрифт:
– Я услышала выстрел и побежала посмотреть, что случилось. Но кто бы ни стрелял, лорд Пакстон остался жив. Антуан был там…
– …и держал оружие над головой лорда, вероятно, готовясь исправить неудачу.
– Он пытался узнать, жив ли лорд Пакстон!
– Действительно, при ранении в голову обычно вытекает очень много крови, вот почему оно так обманчиво… И это, несомненно, неутешительный момент для того, кто думал, что он сделал точный выстрел.
– Антуан не стрелял в него, – повторила Рене, в волнении закрывая глаза. – В комнате был кто-то еще.
– Каким же способом он сообщил вам об этом?
Рене снова открыла глаза и, не мигая, смотрела на Роса. Нет, Антуан ничего не сказал ей, Антуан вообще не мог говорить, начиная с того дня, когда они сбежали из Парижа. Рос знал это, и его глаза блестели от удовольствия, испытанного от доставленной ей боли.
– Он ведь мальчик, – тихо сказала Рене. – Ему еще нет четырнадцати.
– Английский закон весьма строго карает за покушение на жизнь независимо от возраста преступника. Его могут заключить в тюрьму на весь остаток жизни или отправить в колонию для уголовников в Австралию. Или повесить. Но могут и освободить. Мадемуазель, это полностью зависит от щедрости характера лорда Пакстона.
– Которая, в свою очередь, будет зависеть от того, соглашусь ли я помочь вам схватить Капитана Старлайта? – спросила она шепотом.
– Достаточно малая цена, я полагаю.
– Если бы вас никогда не предавали, я думаю, это была бы и на самом деле незначительная цена.
– О, и сейчас это именно так. Вы не можете сравнивать положение небезызвестного Капитана Старлайта с тем, что происходит во Франции, с тамошними политическими гонениями. Он вор и хладнокровный убийца, здесь не нужны никакие доказательства. Ему самое место на виселице, и на ней он и будет болтаться, не важно, поможете ли вы арестовать его или нет. С другой стороны, ваш брат… – Он пожал плечами, словно размышляя. – У него впереди целая жизнь. Вы можете ему облегчить эту жизнь… или очень, очень осложнить.
Рене посмотрела на него, как на что-то отвратительное, прилипшее к подошве ее ботинок.
– Вы также должны учесть ту роль, которую я играю в этом деле, – тихим голосом напомнил он, пробегая кончиками пальцев по рукаву ее плаща. – Ну, если бы меня не было в Лондоне в тот вечер… когда это… случилось… Могло и не быть все так спокойно, если бы я не противостоял гневу Пакстона. Ваш брат мог оказаться далеко после того случая, очень далеко, в камере Ньюгейта, полной крыс, а не в имении вашего дядюшки в Ковентри.
– Но он под наблюдением ваших людей, и днем и ночью. Он не может шагу ступить без них.
– Это ради его же собственной безопасности, я ручаюсь.
– Ради вашего удобства, вы хотите сказать.
Костистые пальцы оставили наконец ее руку. Его лицо было всего в нескольких дюймах от лица Рене, и она ощутила запах напомаженных волос и увидела его пересохшие, потрескавшиеся губы. Он улыбнулся. Улыбка была искусственной, и она подумала, что зубов у него слишком много для такого маленького рта.
Рос заметил ее пристальный взгляд и наклонился еще ближе, ободренный, как ему показалось, ее явным интересом.
– Из-за погоды, столь непредсказуемой в эти дни, я подготовил для себя комнаты на всякий случай. Мы… могли бы поужинать и… обсудить, как нам в дальнейшем помочь друг другу.
Не впервые он прибегал к такой увертюре, и не он был первым мужчиной, предложившим ей использовать свое тело для достижения цели. Она не понимала, насколько хороша собой, и относилась к своей внешности больше как к проклятию, чем к благословению Божьему.
– Полковник, – произнесла она голосом, которым, как она предполагала, должна говорить самая дорогая куртизанка, – если я хотя бы на одну секунду смогла бы удержать содержимое собственного желудка в целости и сохранности, играя роль шлюхи для англичанина, я бы так же легко продалась ради славы произвести на свет Робеспьеровых ублюдков.
Полковник ошеломленно уставился на нее. Смех забулькал в глубине его горла, и поскольку Рос так редко выражал подлинную радость, то, когда этот смех сорвался наконец с его губ, он стал похож на лай.
– Вам не откажешь в остроумии, дорогая, и потом – такая истинная гордость за старый режим. Я воображаю, как некоторые мужчины восхищаются подобными качествами в женщине, хотя, смею думать, другая на вашем месте проявила бы большее смирение, конечно, если вы не испытываете наслаждения от шепота у вас за спиной и от презрительных взглядов – деревенские ведь плюют вам вслед.
Рене почувствовала, как загорелись ее щеки – и совсем не из-за близости огня. Жители Ковентри не испытывали никакой любви к французским эмигрантам. Большинство селян отправили мужа или брата через канал, чтобы сражаться на войне, которая доставляла слишком много неудобств и потерь. Если Франция захотела свергнуть монархию, если она захотела покончить с жадностью аристократии и отдать управление страной в руки народа, для чего им вмешиваться? Почему и зачем англичане должны посылать своих мужчин погибать на чужой земле, когда их страной управлял король, с которым случались припадки безумия, а главная часть богатств находилась в руках правящей аристократии и так было всегда? Крестьяне не понимали: если их страна находится в состоянии войны с Францией, то почему столько французов просят политического убежища у них? А что еще удивительнее – почему у этих эмигрантов сытые животы и теплые постели, в то время как сами они ходят босиком и питаются одними корками?
Рене редко уходила далеко от Гарвуд-Хауса. К ней относились с подозрением и откровенным презрением. Не важно, что она была жертвой безумств Робеспьера, а террор отправил на гильотину всех членов ее семьи. Поэтому чем скорее она уберется подальше отсюда, тем скорее сможет обрести свободу.
Зная, что Рос наблюдает за малейшей переменой в ее лице, Рене коснулась языком сухих губ и спокойно сказала:
– Капитан согласился подумать над моим предложением.
Медно-красная бровь взметнулась вверх.
– Только подумать?
– Я полагаю, он хочет проверить, не ловушка ли это. Он… согласился встретиться со мной.
Рос глубоко вздохнул и снова откинулся на спинку стула.
– Когда? Где?
– Через три дня. Я должна быть в Стоунбоу-Бридж ровно в полночь. Оттуда я должна ехать на север по Бирмингем–ской дороге, пока он не перехватит меня, но это произойдет только в том случае, если он уверится, что за мной никто не едет и в засаде нет солдат.
– Бирмингемская? – Рос сощурился. – Двадцать миль ровных полей и вересковой пустоши по обе стороны.