Так было…(Тайны войны-2)
Шрифт:
Блок № 20… Гитлеровцы называли его карантином или комиссарен-блоком, но заключенные дали ему иное название — камера смертников. Рядом с двадцатым стоял такой же грязно-зеленый, с такой же плоской крышей барак девятнадцать. От лагеря оба эти строения отделяли трехметровая стена и проволочный забор под током высокого напряжения. Тесный дворик между бараками освещал прожектор, и на каменных башнях, поднимавшихся над стеной, расхаживали часовые. Стволы пулеметов постоянно глядели на комиссарен-бараки.
Зимой сорок пятого года в двух карантинных бараках содержалось
Электросварщиков привезли в лагерь утром и загнали в двадцатый блок. Капо пересчитал — одиннадцать. У входной двери лежали неубранные трупы. Капо деловито сказал вахтману, кивнув в сторону мертвых:
— Этих тоже одиннадцать — забирайте… Изменений в составе не произошло…
Был мглистый, пасмурный день, и в бараке горел тусклый электрический свет. Капо велел приступить к генеральной уборке. Он развлекался этим почти каждый день. Во двор вытащили столы, скамейки, матрацы, настежь распахнули двери, и январский холод ворвался в барак. Многие узники были в одном нижнем белье. Немеющими руками они ледяной водой мыли полы. Потом скамейки, столы, матрацы вносили обратно. Работу кончили только к обеду.
Капо не покидал барака. Он что-нибудь да придумывал, чтобы досадить заключенным. Когда в обед принесли бидоны с баландой, капо приказал вылить суп в умывальники.
— Жрите из корыт, свиньи… А ну, кому больше достанется?!
Капо ждал, что сейчас начнется свалка. Но ее не было. Кто-то негромко сказал:
— Первая группа, идите…
К умывальнику подошло несколько десятков человек, они достали ложки и начали есть. Человек, который отдал команду, сказал Андрею и его товарищам по заводу:
— Вы тоже идите… По двадцать ложек на каждого.
Надзиратель вдруг разозлился, пустил в ход резиновую дубинку:
— Жрите все! Видно, не проголодались… Завтра вылью на пол.
Капо ушел из барака…
Те, кто подошли первыми, уже проглотили свои двадцать ложек баланды. Их места заняли другие.
— По десять ложек, — напомнил тот же заключенный.
И все беспрекословно подчинились этому человеку в зеленом офицерском кителе.
Только один узник с серым, опухшим лицом вдруг истерически закричал:
— Дайте мне хоть раз наесться вволю!.. Больше ничего мне не надо!..
Заключенный в офицерском кителе подошел и сказал коротко:
— Ешь… Бери мою порцию, лейтенант…
Но лейтенант с опухшим бескровным лицом отхлебнул несколько ложек и отошел.
— Не могу я, товарищ Севастьянов… Рассудок, видно, мутится…
— Держи себя в руках, лейтенант… Недолго осталось.
Севастьянов умолк, заметив рядом с собой новичков, присланных в двадцатый блок только сегодня.
Надзиратель
Вечером с ним заговорив Севастьянов.
— Ты коммунист? — спросил он.
— Коммунист…
— За что послали в двадцатый блок?
— Портили самоходки… «фердинанды»…
Андрей рассказал, что произошло на заводе «Геринг-верке».
— На остальных можно надеяться? — спросил Севастьянов.
— Вполне. На заводе работали хорошо…
— В таком случае вот что…
И Севастьянов посвятил Андрея в тайну двадцатого блока.
Севастьянов жил в блоке больше месяца. Но еще до него здесь начали готовить восстание. Теперь уже никого не осталось из тех, кто это задумал: в двадцатом блоке не живут долго. Но идея восстания продолжала теплиться; она, как эстафета, от одних заключенных переходила к другим — от смертников к смертникам, словно от поколения к поколению. Главное, что требовалось прежде всего, — подготовить ударную группу, которая должна начать восстание. Это могут сделать только физически сильные люди. Для этого люди должны лучше питаться. Вот почему голодные отдавали в блоке часть своей пищи более сильным. Отдавали не только баланду, ко и треть скудного хлебного пайка. А ведь надо представить, что означает для голодного человека каждая крошка хлеба… И тем не менее каждый заключенный офицер и политработник добровольно отдавал треть своего пайка в фонд восстания…
Андрей вспомнил другое — очередь за смертью у крематория. Те тоже были голодные, истощенные до предела люди. Но те потеряли волю к борьбе, перестали сопротивляться, а значит — жить. Как же сильна должна быть воля заключенных в блоке людей, если они, преодолевая нестерпимые муки голода, сами отдают скудную свою пищу товарищам…
— Но ведь мы коммунисты, — ответил Севастьянов, — в том все и дело…
Севастьянов рассказал, что заключенные комиссарен-блока разбиты на сотни. Одной из сотен руководит он, Севастьянов. Возглавить восстание поручено майору Павлову. Он летчик, недавно сбитый над Веной.
В сотнях есть свои агитаторы. Это благодаря им удалось установить дисциплину в умывальной при раздаче баланды. Капо бесится, по ничего не может поделать. Люди, вопреки всему, сохраняют чувство собственного достоинства. Они умирают, но не дерутся из-за лишней ложки жидкого супа…
…И вот наступил день 2 февраля 1945 года. Он тянулся невероятно долго. Обед снова принесли в умывальную и вылили в асфальтовые желоба. Кто-то опять сорвался, мучимый голодом. К нему подошел агитатор, пожилой, изможденный армейский политработник Потапов. В начале войны он служил комиссаром штаба. В двадцатом блоке никто не скрывал своей настоящей фамилии, Потапов спал на одних нарах с Андреем. Он и сказал ему: