Так бывает
Шрифт:
– Я так не хочу!
– практически закричал.
– А у вас так и не будет, - спокойно произнес отец, - У нас с твоей матерью любовь односторонняя была, у вас же с Таней по-другому...
Он запомнил тот разговор, и даже на каких-то пару дней в нем теплилась надежда, что отец прав.
Любит его, скучает...потому что, он - Дима, ее мужчина, а она его женщина.
Но оптимистом никогда не был, и этих мыслей хватило ненадолго.
Отец мать отпустил потому что душил, а Дима дал развод потому, что это был единственный выход, который он видел... единственный.
В
Он и думал. Каждый день. Засыпая и просыпаясь, он думал. Вспоминал каждый их прожитый день вместе, и каждый день, прожитый врозь. И пришел все же к решению.
В конце концов никто не помешает ему жениться вновь, пусть и на одной и той же женщине.
Никто и никогда не сможет забрать у него его Татьянку, даже она сама не сумеет отобрать себя у него.
Она у него под кожей, в крови, в сердце. Всегда с ним, всегда рядом.
И он так же, как и отец, по ночам иногда просыпается в холодном поту и ее зовет, неосознанно ищет в кровати, в темноту вглядывается. А когда понимает, что ее нет, заснуть уже не может. Так и бродит до самого утра по квартире из угла в угол. Фотографии рассматривает, снова вспоминает, снова думает.
Свадьбы у них не было. Точнее, была роспись в ЗАГСе, а как таковой свадьбы, не было. Ни платья, и сверкающей в нем счастливой до безобразия невесты, ни его, волнующегося до потных ладошек,- а вдруг сбежит. Гостей тоже. Букета невесты, медового месяца. Вся их семейная жизнь началась неправильно. Все, спустя годы, оказалось пропитано горем, горечью, болью.
Разве такие должны быть воспоминания от свадьбы?
Их не венчали в церкви, не благословили их союз.
Сам ее потащил жениться, сам. Волей своей согнул, в тиски крепкие схватил, и даже подумать не мог, что поступает подло, и к чему в итоге все это может привести.
Он лелеял в памяти ее твердое и уверенное «Да». И не подозревал, что так она прячется от себя самой, от своей боли и своих страхов.
Наворотил.
А теперь остался один. Точнее они остались вдвоем. Он и его одиночество.
Так, наверное, и должно быть. То, что он проходит сейчас, то, что переживает,-это плата, или скорей расплата за все его ошибки и грехи перед ней, и перед богом.
Он ее растоптал своими словами тогда, тем вечером. Сломал до конца. И только он виноват. Потому что его измена ее надломила, а вот тем вечером он ее сломал до конца.
И теперь расплачивается, закаляется...потому что должен стать другим, измениться, чтобы снова быть рядом с ней.
Таня, благодаря ему, стала другой. Сам сломал, а теперь и знать не знает, что делать с новой, совершенно другой женщиной.
Все это ему доподлинно известно, у него теперь есть надежный союзник в стане... мм «врага».
Губы тронула улыбка.
Это ж надо, так вляпаться, и додуматься: свою женщину «врагом» своему счастью назвать. Хоть по сути так и есть.
Упрямая же, до невозможности, если решила, то все,- сушите весла или идите вешайтесь, но переспорить и заставить изменить свое решение...это что-то из разряда фантастики, или небылиц по типу, когда рак на горе свистнет или пекло льдом
Такая черта характера непонятно откуда в ней вообще взялась. Насколько он мог судить, -ни ее отец и уж, тем более мать, такой силой воли и упрямством не обладали. Может, если только от Саныча, или той же Маришки? Вряд ли, конечно, тут скорей вариант ее природной упертости...жизнь такая была, вот и пришлось делать все, чтобы не свихнуться.
Возвращаясь к их партизанскому движению, его на хохот пробирало всякий раз, как он вспоминал с чего вообще вся эта каша началась.
Дело было, спустя недели три, после его отъезда в Москву.
Из офиса пришел поздно, проблем накопилось много, а он и рад. В квартире одному тошно, хоть бери и вешайся, в самом деле.
И тут звонок на мобильный с незнакомого номера. Когда ответил, ушам своим не поверил, решил, что все, -доработался до слуховых галлюцинаций.
– Ты меня слышишь, нет? Или в обморок от счастья свалился?
– ехидно протянул голос с подростковой хрипотцой, - Дмитрий Сергеич, Вы там чего, валидол, что ли, кушаете? Так Вы скажите, я перезвоню...через месяц, другой.
– Кирилл, твою мать, что случилось? Ты время видел? Что-то с Таней, что!?
– Дима практически орал в трубку, а сам на автопилоте начал собираться в дорогу: вытащил дорожную сумку из гардеробной, и вещи какие-то бросал, -какие именно не замечал.
– Дядь Дим, да хорошо все у нее, спит она, устала!
– Знаешь, что?
– облегченно выдохнул Дима, - Я тебя выпорю и не посмотрю, что ты парень взрослый! Меня чуть кондратий не хватил!
– Так я для того и звоню, чтобы он тебя схватил и притащил уже к маме. Долго ты ее еще мучить будешь?
– в голосе парня было столько решимости, что Дима даже улыбнулся.
– Не все так просто...- начал говорить.
– Нет, все как раз очень просто. Ты любишь ее, она любит тебя, вы друг без друга всех вокруг своей тоской в гроб загоните, а я еще пожить хочу. Так что, давай, считай, я- твой засланный казачок, будем планировать диверсию.
– Я так понимаю экзамен по истории Отечества сдан на отлично?
– А как же, - хмыкнул, - и все остальные тоже.
– Молодец!
– Мамка тоже рада очень, только по тебе скучает сильно. Думает, я не вижу, но я-то ее давно знаю, так что все замечаю.
– Диму по сердцу царапнуло это его «мама» по отношению к Тане, но говорить он ничего не стал. Если Кирилл в открытую так говорит, значит Таня в курсе, значит приняла его, как своего. А на него снова тоска черной волной навалилась, и он еле смог разобрать слова Кирилла - А мы в Москву переезжаем.
Ступор минутный.
По позвоночнику жаром так полыхнуло, что чуть было на колени не бухнулся перед кроватью.
И дышать... надо дышать глубже, чтобы в ушах шуметь перестало.
– Переезжаете?
– переспросил осипшим голосом
– Ага, мне же поступать, и мама с тетей Маришкой поговорила, а та ее убедила, что у вас там больше шансов на успех, перспектив и так далее. Так что мы решили, что переезжаем.
– А работа как же? Саныч?
– Саныч с нами, контора на Олега остается.