Так бывает

Мазуровская Никтория

– Я серьезно, Кирилл, без происшествий только и партизаньте сколько угодно.

– Я понял, мам, понял.

Вот вроде они даже немного поругались, схлестнулись характерами, а ей так на душе хорошо стало, так спокойно, умиротворённо.

Считай, первая крупная перепалка, где она ясно впервые увидела, какой ее сын может быть в обстоятельствах, его не устраивающих.

Хотелось бы записать такие качества характера на свой счет, мол, вот она его воспитала. Но ведь не так это.

Сам он себя воспитал, сам. Она его просто

в рамках держала, направляла, подсказывала. А он сам воспитывался, закалялся в своей семье, в своем мире.

Сам.

У нее потрясающий сын.

И она его до безумия любит и гордится им.

****

Кирилл сидел рядом с матерью и думал, что чуть было не спалился.

Пронесло на этот раз.

Но, будь обстоятельства другими, если бы мама действительно бы разнервничалась, довела себя до того состояния, которое ему уже довелось один раз увидеть, он бы плюнул на все секреты, свои старания сделать для нее хоть что-то, чтобы помирить с отцом, плюнул бы и признался во всем. Где, с кем, когда... как на духу бы выложил.

Ее спокойствие для него дороже всего на свете.

Иногда ему не верится, что вот так жизнь повернулась. Не верится.

Он ведь не соврал, когда сказал, что стал воспринимать ее как маму именно тогда, в самый первый их день.

И помнил, как шли к садику, даже что-то из того, что она ему весело рассказывала про себя, про свою школу. Точно в мозг впечатались ее слова: «Я тебе даже завидую, тоже хочу обратно в садик, там так хорошо было. Не спеши взрослеть, Кирилл, не спеши».

Ему ее слова такими странными показались. Как это не спешить взрослеть? Вот как так? Ему ужасно не нравилось в садике. Глупая воспитательница постоянно была не довольная, кричала много, потом спать днем заставляла и каша манная, фу.

А вот, поди, ж ты, Тане хотелось в садик.

Потом он конечно с ней согласен был, но в пятилетнем возрасте, решил, что у каждой мамы должны быть свои причуды. Вот у его мамы такая.

У нее была крепкая, жаркая ладонь. Сильно держала его, не причиняя боли, но так по-особенному ему тогда показалось, так сильно, будто никогда его не отпустит. Так и произошло на самом деле. Он ощущал ее ладонь всегда, чувствовал даже, когда его Тани рядом не было, что она держит его за руку, крепко, не давая говорить и совершать глупости.

Его маленького, тогда как молнией пронзило это ее уверенное и нежное прикосновение, полное заботы и ласки.

Просто взяла его за руку и повела в садик.

Лиля так никогда не делала. Никогда.

«Ты ж мужчина, учись быть самостоятельным»,- сказанное с полным безразличие и скрытым холодком в голосе. Вот, что она говорила, когда он брал ее за руку, переходя через дорогу, полную машин. С Лилей так всегда. Она вечно куда-то спешила... то на работу, то на свидание, то с подругами. Он не понимал многого, пока не почувствовал разницу.

Лиля, спешащая нарушала все правила, переходила с ним

дорогу, где ей вздумается, или, уткнувшись в телефон. Не следила за ним, не брала за руку.

Таня же, прямо в тот первый день, спокойно взяла за руку и повела за собой. Да, они спешили, но он не услышал ни одного упрека в свою сторону. Она не обвиняла его, что он еле тащится, что она торопится. Вела за собой. Остановилась на пешеходном переходе, когда начал мигать зеленый свет и даже словом не обмолвилась, что нужно бежать: они успеют. Спокойно стояла и ждала, пока снова загорится зеленый, а он ошарашенный, на нее смотрел и хотел ее ущипнуть, чтобы проверить: «Она вообще, настоящая?».

А потом та машина вылетела на перекрестке, резкий толчок и он уже стоит у Тани за спиной, и она крепко держит его одной рукой, прижимая к своему телу. Закрыла собой.

Маленький Кирилл очень испугался тогда, наверное, впервые в своей сознательной детской жизни он так испугался, что произойдет что-что страшное и Таня исчезнет раз и навсегда из его жизни.

Это было минутное состояние животного страха и паники. Он его помнил прекрасно, до сих пор помнил те ощущения. И день тот. Немного смутно, но все ощущения свои, мысли помнил, как сейчас.

Что впервые заметил, как его друзей ведут их мамы в садик. Все шли за руку. Все. И он тоже.

Вот именно тогда и шибануло, что это ж его мама, значит, рядом. Если она его за руку ведет, обняла на прощанье, и стояла на улице, ожидая пока он зайдет в здание. Значит мама.

Наконец появилась его мама, настоящая.

Кирилл не спешил делиться своими открытиями с окружающими, даже с мамой. Интуитивно понимал, что нельзя такое говорить Лиле, а Тане и подавно. Вдруг еще уйдёт или Лиля на нее разозлится и тогда мама точно сбежит.

Молчал в садике в тот день не от того, что ему грустно было или настроение испортилось. Наоборот. Ему чудилось, что стоит рассказать кому-то, поделиться своей радостью, все исчезнет, испортится.

Он, молча, внутри переваривал эти мысли, эту нежданную радость и чудо. И молчал дальше.

Но появление Тани всегда ждал с таким чувством счастья, что порой не сдерживался и вылетал к ней в прихожую, стоило только услышать, как проворачивается замок, бросался обнимать, что-то самозабвенно рассказывать. И она ему рада была. Всегда обнимала в ответ, слушала внимательно и делилась своими новостями.

Время шло, они оба взрослели, но она так и оставалась для него самым дорогим человеком.

На самом деле, мама была к нему строгой. Очень даже. В вопросах воспитания, поведения, уроков... Строгий контроль, и чтобы все было четко и правильно. Но, при этом, никогда не обделяла его лаской. Касаниями.

Шла мимо него в кухню готовить, или заглядывала в комнату посмотреть, что он делает, пока она чем-то занята, касалась его, мимолетно гладила по волосам или по спине, могла просто обнять и чмокнуть в макушку.