Так держать, Дживз!
Шрифт:
— Конечно. Само собой. Непременно. Буду рад, — сказал я.
— Вот и хорошо. Вечером мне обязательно надо быть в Лондоне — меня пригласили на пирушку в Беркли, — но если я немного задержусь, ничего страшного не произойдёт. Мы зайдём к тебе в семь тридцать, а после обеда можешь сводить нас в кино.
— Мы? Нас?
— Клементину и меня.
— Ты хочешь сказать, что приведёшь свою кошмарную кузину?
— А как же иначе? Разве ты не хочешь, чтобы ребёнок хоть немного развлёкся в свой день рождения? И она вовсе даже не кошмарная. Клементина —
Я бросил на неё пытливый взгляд.
— К чему это меня обяжет?
— В каком смысле, к чему это тебя обяжет?
— Когда я в последний раз посетил школу для девочек, директриса с буравчиками вместо глаз потребовала, чтобы я обратился к группе юных бандиток с речью об Идеалах их Будущей Жизни. Ты уверена, что сейчас не повторится то же самое?
— Конечно, уверена. Ты подойдёшь к двери, позвонишь, подождёшь, пока откроют, и на этом твоя миссия будет окончена.
Я задумался.
— Такая задача нам вполне по плечу. Верно, Дживз?
— Возможно, вы правы, сэр.
Упрямый малый говорил холодным, подчёркнуто вежливым тоном, а на его лице появилось выражение «Если-б-только-вы-ко-мне-прислушались». По правде говоря, я разозлился, дальше некуда. В иные минуты Дживз как две капли воды становится похож на мою тётушку, вы догадываетесь, какую.
— Хорошо, — сказал я Бобби, вновь не обращая на Дживза никакого внимания. — В таком случае жду тебя в семь тридцать. Не опаздывай. И предупреди ребёнка, — добавил я, ясно давая понять, что под моей улыбчивой внешностью скрывается человек с железной волей, — чтобы она помыла руки и не хлюпала носом.
Должен вам честно признаться, я не испытывал ни малейшего желания развлекать кузину Бобби Уикхэм, Клементину, но, не стану вас обманывать, мои худшие опасения не подтвердились. Я заметил, что маленькие девочки, как правило, при общении со мной без конца хихикают. Они фыркают, если вы меня понимаете, и смотрят на меня не моргая, причём каким-то очень странным взглядом, словно никак не могут поверить в то, что я существую на свете. Я сильно подозреваю, они пытаются запомнить присущие мне одному особенности в манере поведения, чтобы потом устроить представление, передразнивая меня перед своими подругами.
Клементина ничего подобного себе не позволила. Она была тихим, спокойным ребёнком лет тринадцати (вернее, если учесть, что сегодня она праздновала свой день рождения, ровно тринадцати лет), с ангельским личиком и взглядом, который выражал молчаливое восхищение. Руки у неё были безупречно чистыми, она не хлюпала носом, а за обедом, в течение которого поведение её не оставляло желать лучшего, она слушала меня, так сказать, с открытым ртом и старалась не пропустить ни единого слова, в особенности когда
В кино она также вела себя выше всяких похвал, а после сеанса очень трогательно и душевно поблагодарила меня за чудесно проведённый вечер. Короче, я остался доволен ребёнком и не преминул отметить этот факт, помогая Бобби усесться в её двухместный автомобиль.
— Я же говорила тебе, что она душка, — сказала Бобби, заводя машину и готовясь умчаться на свою пирушку в Лондон. — Я всегда утверждала, что в школе к ней просто придираются. Они вечно ко всем придираются. Когда я там училась, ко мне тоже придирались.
— Придираются? За что?
— Да за всё, что хочешь. Впрочем, в такой дыре, как школа Святой Моники, другого отношения к себе не дождёшься.
У меня отвалилась нижняя челюсть.
— Школа Святой Моники?
— Она самая.
— Ты имеешь в виду, ребёнок учится в школе мисс Мэйплтон?
— Ну и что с того?
— Но мисс Мэйплтон — закадычная подруга моей тёти Агаты.
— Знаю. Именно твоя тётя Агата в своё время заставила маму послать меня на эту каторгу.
— Послушай, — озабоченно спросил я, — когда ты забирала Клементину, ты никому не говорила, что видела меня в Бингли?
— Нет.
— Слава богу! — с облегчением воскликнул я. — Видишь ли, если б мисс Мэйплтон узнала, что я здесь, она непременно решила бы, что я нанесу ей визит. Я уезжаю завтра утром, так что мне осталось продержаться совсем недолго. Но, прах побери, — сказал я, поражённый неожиданной мыслью. — Как же мне выкрутиться сегодня вечером?
— В каком смысле?
— Ведь мне придётся с ней встретиться. Я не могу позвонить в дверь, распрощаться с ребёнком и просто-напросто уйти. Тётя Агата съест меня живьём.
Бобби как-то странно на меня посмотрела. Взгляд у неё был то ли задумчивый, то ли оценивающий.
— Честно говоря, Берти, — вкрадчиво произнесла она, — я как раз собиралась поговорить с тобой по этому поводу. Знаешь, на твоем месте я не стала бы звонить в дверь.
— А? Почему?
— Видишь ли, тут вот в чём дело. Считается, что Клементина уже спит. Её отправили в кровать в семь вечера. Подумать только! В день рождения, — а она ещё и отметить-то его не успела! — наказать ребёнка за то, что она положила преподавательнице шербет в чернила!
Я покачнулся и едва устоял на ногах.
— Ты имеешь в виду, бессовестная девчонка ушла из школы без разрешения?
— Вот именно. Ты угадал. Она потихоньку встала с кровати и улизнула, когда её никто не видел. Ей ужасно хотелось пообедать по-человечески. Я, конечно, должна была сразу всё рассказать, но мне не хотелось портить тебе настроение.
Как правило, общаясь со слабым полом, я рыцарь без страха и упрёка — галантный, вежливый, обходительный. Но при случае я могу сказать что-нибудь резкое и язвительное.