Так любят люди
Шрифт:
Такая логика. Железобетонная, как учебник по математике.
Только вот нам как-то позабыли объяснить, что любовь – это как раз такая история, в которой побеждает только экспромт.
Потому что жизнь – это спектакль: учи роль, готовься к выходу, выбери правильного режиссера и постарайся попасть в правильную пьесу.
А любовь – море. Стихия. Свобода то есть.
Нырнул – плыви. Не умеешь плавать? Тони. Там на дне – тоже масса всего интересного. Живи, короче, в этой стихии. Не готовься, а живи.
Кто про это скажет? Кто объяснит?
Да никто!
Чему нас только
А с любовью оставили один на один. Никто ничего не объяснял. Ужас какой! Ничего про любовь не рассказывали, не советовали, не разъясняли… Ничего!
Вот я и готовился к этому поцелую. По привычке. Представлял, как это все будет. Такой разыгрывал спектакль…
А потом…
…Почему в юности мне всегда было страшно прикоснуться к девушке? И почему потом прошло?
Потому что в юности каждое любовное поражение означает фиаско окончательное и бесповоротное. Проиграв одной, ты поиграл всем, и, что самое ужасное, – навсегда.
А когда вырастаешь, нет никаких фиаско. Просто случай, досадный эпизод, казус… Пройдет, в общем.
В юности кажется: обида, поражение не пройдет никогда.
Вырастаешь и понимаешь: пройдет. И не такое проходило.
Потому в юности любая попытка завязать что-то с женщиной – решающая. Но чем больше в жизни таких попыток, тем все менее и менее решающими представляются они…
Был вечер. Я провожал ее к подъезду. Она шла чуть впереди.
И на меня нашло что-то. Наверное, это была страсть. Или любовь. Умные психологи знают разницу, я – нет…
Я положил руки ей на плечи. Катя остановилась. Я развернул ее и уткнулся зубами в ее полуоткрытый рот.
Катя расхохоталась!
Она смеялась своим единственным смехом. Не высокомерно. Не обидно. Просто весело и по-детски.
– Ты что? – спросил я и снова попробовал ее поцеловать.
Она ответила на поцелуй, но тут же снова рассмеялась.
Я совершенно не знал, что мне делать.
Катя вдруг посмотрела на меня серьезно, даже, пожалуй, чересчур, погладила рукой мое лицо и произнесла тихо:
– Хороший ты.
Потом она расхохоталась и побежала к подъезду.
Помахала мне рукой и исчезла за легкой дверью. Тогда ведь еще не было железных дверей и кодовых замков и двери казались легкими…
Всю ночь я потратил на то, чтобы убедить себя, что поцелуй состоялся. И значит, я могу теперь просто подойти к ней и даже чуть небрежно поцеловать. Но по-настоящему.
Но сколько бы потом я ни целовал, Катя каждый раз хохотала.
Я спрашивал ее:
– Что случилось? Почему?
Она говорила мне, что я – очень хороший, и снова смеялась.
Они более мягкие, женщины. И от того – такие жестокие. Они крайне редко говорят: «Пошел вон!», что каждый мужик делает с удовольствием.
Но они умеют все так выстроить, что ты сам понимаешь: ты – лишний, нелюбимый, чужой.
Потом они встречают тебя где-нибудь случайно, целуют в щеку, улыбаются… Спрашивают что-нибудь вроде: «Ты как?» И улыбаются, улыбаются, улыбаются…
Сколько же раз потом, обнимая женщину,
Я смеялся над Катей, над той, которую обнимал в данный момент, над всеми другими, над самим собой, над своей жизнью…
Тут главное было расхохотаться вовремя, когда она приближала к тебе лицо, приоткрывала рот…
И вот – тогда! Не зло, не иронично, а искренно и весело – расхохотаться.
Это было так здорово!
– Такой вопрос. Про любовь. Ну, я расскажу сначала, ладно? В общем, у меня есть друг. Со школы мы еще тусуемся, сейчас он в компании у меня заместитель. У него сестра. Ей сейчас двадцать три. Забойная такая девка. Имя только дурацкое – Клара. Не, ну, главное, брат ее, друг мой, – Сергей. Нормальное имя, да? А она – Клара. Родители вообще чем думали, когда такое имя давали? Ладно. Ничего. Я привык уже за столько-то лет… Ну и вот, значит. Клара росла, росла, да и подросла. Классная такая девка… Грудь там, ноги, задница… Все дела, короче. И, главное, я ее с детства знаю. Ну то есть мы типа знакомые, вот оно что.
Я вообще-то, честно говоря, с женщинами робок довольно. Не знаю почему. Системы вроде все нормально функционируют. А робок. Вот этот весь конфетно-букетный период ненавижу.
Я и в работе так… Помните, как Господь говорил? «И будет ваше слово: да, так да; а нет – так и нет». Вот в бизнесе так можно, а с девушками нельзя.
И вот надо чего-то говорить, как-то там ее заинтересовывать… Но это еще ладно!
Про нее ж тоже надо все выяснить? Типа: она тебя любит или деньги? Юмор есть ли у нее, а то я, если у чела нет юмора, просто подыхаю. Умеет ли готовить.
Тут одну встретил. Ресторанчик, туда-сюда… В кино даже сходили. Она говорит: – Хочешь посмотреть, как я живу?
Ну, я парень сообразительный, глубинную суть вопроса понял. Пришли. Сидим. Неловкость… Ну, у меня всегда в таких случаях неловкость…
Она и говорит:
– Хочешь, музыку поставлю?
Я говорю:
– Давай.
Она знаете что поставила? Стаса Михайлова! Я еле ноги унес. Ну и какие могут быть отношения с женщиной, которая Стаса Михайлова считает музыкой?
Короче. С Кларой таких проблем не может быть. Я все про нее знаю. И про вкусы ее. И даже про то, как она готовит. И даже про все ее романы, которые у нее были. Ей двадцать три, но девчонка, как говорится, видная издалека… И знаю, что сейчас у нее никого нет. Вот, значит, пришел я к Сереге. Чего там надо было перетереть, не помню… А я Кларку давно не видел. А тут – прям на кухне сидит. Глазища там… Все дела…
И меня прям осенило. Прям как будто Бог на ухо шепнул: «Какая девка классная! Готовая прям и без проблем».
И прямо засела у меня эта мысль. У меня всегда так бывает… Знаете, как Володя пел: «Уж, если я чего решил, то выпью обязательно». И у меня так же ровно.
На следующий день вызываю Серегу в кабинет и говорю: так, мол, и так, запал на твою Кларку, не мог бы ты поинтересоваться у нее, как она ко мне относится?
– А то, – говорю, – может, она меня в упор не видит, так чего ж я буду зазря нервные клетки тратить? Они ж не восстанавливаются, ну, вы знаете.