Так убивать нечестно !

Хейер Джорджетт

– Дело в том, - с уверенным видом заявила Вики, - что я редко ощущаю в себе эдуардианские привычки. Честно говоря - вообще никогда.

– Вот как! Неужели девочки помогали матерям только в эпоху короля Эдуарда?

– Ну, разумеется!
– с изумленным видом ответила Вики.

– Боюсь, что я безнадежно отстал от жизни, - вздохнул сэр Уильям.
– А вы, по-моему, относитесь к тем девушкам, которые с ранних пор знают, чего хотят. Верно?

– Трудно сказать, - многозначительно произнесла Вики, посыпая дыню сахарным песком.
– Порой мне кажется, что я создана для театра, но потом мысли о гастролях и, особенно,

бесконечных ночных переездах, приводят меня в ужас.

– Искусство, театр - все это ерунда!
– авторитетно заявила миссис Боутри, прислушивавшаяся к их беседе.
– В мире есть только одно абсолютная истина или абсолютная любовь!

– Как, Конни, разве абсолютная истина существует?
– не удержалась леди Диринг.
– Мне почему-то кажется, что это страшно неудобно.

– А вот преображенным людям ничего подобного не кажется!
– горделиво отрезала миссис Боутри.

– Я видел как-то пьесу, в которой все друг перед дружкой выкобенивались, кто говорит более чистую правду, - вставил вдруг Уолли. Во умора-то! Все животики надорвали со смеху.

– Многие люди, - произнесла миссис Боутри, у которой имелся свой способ возвращать беседу в требуемое ей русло, - считают, что, попав в число избранных, нужно непременно становиться крайне серьезными. Это полная чепуха! Приходите к нам на наши вечера и вы сами увидите, сколько потехи таит в себе подлинная религия.

У Уолли слегка отвалилась челюсть. Он судорожно сглотнул и произнес, с явным сомнением:

– Вам, конечно, виднее, Конни, но я почему-то ничего смешного в религии не находил.

– Это только потому, что вы не преобразились!
– торжествующе заявила миссис Боутри.
– Почему бы вам не избавиться от оков условностей и не присоединиться к победному маршу христианской революции?

Сэр Уильям тщетно пытался хоть как-то заглушить звуки этой ужасной беседы, громко обращаясь к Эрминтруде, но последние слова заставили его вздрогнуть.

– Что вы сказали?
– переспросил он, выкатив глаза.
– Христианской чего?

– Революции, - не моргнув и глазом ответила миссис Боутри.
– Наши преображенные воины скоро промаршируют по ошметкам хаоса и морального отребья.

– Полегче, Конни!
– осадил ее супруг, явно испытывавший неловкость.

А вот Хью, сидевший между Конни Боутри и Вики, неосторожно подлил масла в огонь.

– А я разок присутствовал на одной из ваших встреч, - сказал он.

– Вот как? Это замечательно!
– восхитилась Конни.
– Ну как, вам понравилось?

– Откровенно говоря, - осторожно протянул Хью, - я был разочарован.

Лицо миссис Боутри вытянулось.

– Быть не может!

– Увы, - кивнул юный Диринг, накладывая себе на тарелку из предложенного ему блюда.
– Все происходило на удивление серо и буднично. Присутствующим явно не хватало вдохновения. Один за другим люди вставали и обращались к собратьям, но - вы только не обижайтесь, Конни, - мне показалось, что сказать-то другим им и нечего. Более того, некоторые из них, на мой взгляд, сами нуждаются в помощи.

Конни закипала на глазах. Когда Хью замолчал, она неимоверным усилием воли заставила себя улыбнуться. Получилось неважно.

– Вы заблуждаетесь!
– дрожащим от справедливого гнева голосом произнесла она.

– Более того, - как ни в чем не бывало продолжил Хью, - я до сих пор не возьму в

толк, почему они украсили трибуну британским флагом?

– Он символизирует возрождение империи!

– Но, дорогая Конни, какое отношение имеет возрожденная империя к торжественному маршу обновленной религии?

– Чушь и сумасбродство!
– поморщился сэр Уильям.

– Мне они показались вполне безобидными, сэр, - добавил Хью.
– Как малые дети.

– Если вы пытаетесь мне досадить, то ничего у вас не выйдет, - сказала Конни.
– Потрудись вы выучить хотя бы азы уроков абсолютной истины, абсолютной честности и абсолютной любви, вы бы знали, что никакие мелкие подковырки и дурацкие замечания не выведут меня из себя.

– Это, должно быть, ко мне относится, - ухмыльнулся Хью.

Князь, решивший, что Конни Боутри уже достаточно поразвлекала присутствующих, громко заявил, что лично его куда больше занимают вопросы этики, нежели религии, и добавил, что именно терпимость христианства позволила большевикам захватить власть. Желающих оспорить его утверждение не нашлось, и Том Боутри, воспользовавшись удобным случаем, склонился к Мэри и шепнул, чтобы она спросила у князя, не участвовал ли он сам в революции. На что князь, загадочно улыбнувшись, ответил:

– Она отняла у меня все!

Миссис Боутри подавила на корню все сочувственные возгласы, готовые уже сорваться с губ, заявив, что любые мирские пожитки это просто мусор, тогда как сама она может привести множество примеров, как люди добровольно расставались со всем имуществом и богатством, жертвуя их Святой церкви.

Разумеется, князю такие слова пришлись не по вкусу, и он, нежно, но достаточно жестко улыбаясь, пояснил, что жертвовать добровольно и отдавать под дулом пистолета и угрозой неминуемого расстрела - не совсем одно и то же.

Крыть тут Конни было нечем, а князь на время сделался центром всеобщего внимания. Эрминтруда покровительственным тоном попросила его рассказать о своих злоключениях, а князь, которого долго упрашивать не пришлось, тут же этим воспользовался. Поскольку таланта рассказчика ему было не занимать, вскоре все женщины, включая Конни, прониклись к страдальцу сочувствием, и даже мужчинам стало не по себе.

Хью, который в отличие от большинства присутствующих, был знаком с некоторыми настоящими русскими аристократами, сразу решил, что князь перед ним фальшивый. Не удержавшись от искушения, он задал ему несколько коварных вопросов, от ответа на которые князю пришлось выворачиваться ужом, не теряя при этом интереса со стороны женской половины аудитории. Даже простодушный Том Боутри, относившийся ко всем иностранцам как к досадному недоразумению, настолько проникся его трагическим рассказом, что несколько раз вскрикивал: "Чтоб меня разорвало!". Или: "Что за звери эти большевики!"

От одной мысли о неисчислимых потерях князя, на глаза Эрминтруды наворачивались крупные слезы. А вот сочувствие Конни Боутри нашло более практическое отражение. При первом же удобном случае, она ловко ввернула, что стоит только князю вступить в лоно их братства и преобразиться, как все его проблемы тут же решатся сами собой. В доказательство своих слов она рассказала о некоем бизнесмене, который (по словам Конни) потерял почти все средства к существованию, после чего преобразился.

– И вот теперь, - добавила она, - дела его резко пошли в гору, а сам он процветает.