Такая работа
Шрифт:
Я не должен был думать, что он имеет в виду именно то, что я услышал.
Не должен был.
Я знал, что Рашид — хороший человек. Немного чокнутый, это верно, но хороший. Проблема в том, что именно в том месте, куда он умудрился ткнуть, у меня располагалась болевая точка.
А когда больно, нормально соображать не получается.
Некоторые любят говорить, что, если с кем-то случилась беда, он сам в этом виноват. Он не был достаточно «качественным».
Изнасиловали? А не надо было заходить в подъезд с незнакомым мужиком, приходить в клуб или так
Жена изменила? Понятное дело, если бы женщине хватало внимания, она бы на сторону не пошла. Импотент несчастный.
Зарезали в подворотне из-за сотни баксов и дешевого мобильника? А надо было по-хорошему отдать. Наверняка этот убитый в бычку попер. Сам нарвался. И был не лучше тех, кто на него напал. Такая же шпана.
Запомнили?
Причина того, что с тобой происходит что-то плохое, — в тебе. Не в маньяке, который на тебя напал, не в той женщине, которая тебе врала, и не в том парне, который сунул тебе нож под ребро. Это ты их спровоцировал.
Согласно этому раскладу, я тоже сам был виноват в том, что Вероника пять лет назад едва меня не загрызла. Если бы я спросил этих некоторых людей, наверняка оказалось бы, что все дело было во мне. У порядочных мужиков жены не становятся кровососками.
Конечно.
Разумеется.
С хорошими людьми вообще никогда не происходят ужасные вещи.
Не знаю, думают ли так эти люди на самом деле. Надеюсь, что нет. Надеюсь, это просто способ уверить себя в том, что с ними самими никогда ничего плохого не произойдет, потому что они следуют правилам.
Я вдохнул.
Выдохнул.
И очень спокойно, тщательно следя за интонацией, спросил:
— Ты не допускаешь мысли, что зло могло просто проникнуть в него? Как в кошку?
— Ты знаешь, чем человек отличается от кошки? — вместо ответа поинтересовался Рашид.
Сдерживаться оказалось чертовски трудно. Я предпочел бы еще раз подраться с Джеком, чем вести этот разговор. Рашид обычно знает, что говорит. Он в стайной нежити всегда лучше меня разбирался. Вот это мне и не нравилось.
— Чем?
Рашид вытащил из кармана плоскую бутылку. Отвинтил пробку, усмехнулся.
— Чудовище никогда не проникает в него снаружи, — сказал он. — Оно прячется там, внутри него, и бывает, что очень хорошо прячется. Но когда однажды оно вырывается на свободу, это просто значит, что дверь открылась.
— Вот так просто? — спросил я.
— На самом деле все просто. — Он кивнул. — Вообще. Так жизнь устроена. Только это не всегда сразу заметно.
У него всегда как-то получалось пить коньяк, как воду, — длинными, медленными глотками.
— По-твоему, в этом парне с самого начала было зло?
— Я не сказал «зло». Я сказал «чудовище». — Он протянул мне бутылку. — Можешь считать меня сентиментальным идиотом, но именно это всегда вырастает из нелюбви. То, что произошло с этим парнем, только позволило чудовищу выйти наружу. Заметь, я даже не считаю, что это плохой результат. Ты бы
Он стоял передо мной в полутьме, наполненной призрачными движениями. В бутылочном стекле отражался экран телевизора. Может быть, мне следовало выпить. Когда люди пьют вместе, это работает подтверждением того, что они друг другу доверяют.
Но я не стал.
Иногда социальные инстинкты у меня просто отваливаются. Как правило, это случается, когда я злюсь, но сейчас мне было страшно. Сам не знаю почему. Не должно было мне быть страшно в компании медиума, который мне спину черт знает сколько раз прикрывал. Вот только было, и я ничего с этим не мог поделать.
В этот момент бывший четха повернулся к нам. И только тогда я понял, почему Рашид был так уверен в том, что это не человек.
Вдоль границы круга скользнула темная тень, узкая, как лезвие. Ощущение от нее было, как будто мне в морду кипятком плеснули. Я чуть не зашипел, а Рашид вывалился в коридор. И уже там принялся ругаться.
Принято считать, что знание — это сила, но на самом деле все зависит от обстоятельств. Один мудрый парень сказал, что во многих знаниях — многие печали. Может быть, он тоже был медиум.
Зря я отказался от выпивки. Она вряд ли добавила бы мне храбрости, но так я мог бы поменьше лишнего чувствовать.
Бывший четха протянул руку, и тьма скользнула в его ладонь, как будто там ей было самое место. А потом он посмотрел на меня. И вот тут я сильно пожалел, что вообще сегодня сюда заявился. На меня по-всякому раньше смотрели, но так — никогда. У него глаза были — черный шелк, влажная тьма разрытой могилы, ледяные зимние сумерки, в которых дерево легко принять за притаившегося монстра. Или наоборот, как повезет. Тьма часто скрывает в себе зло, но в этой не чувствовалось ни ненависти, ни страха. И там, за этой чернотой, скользило что-то живое.
Как тень.
Как рыба.
Я едва успел заметить это, как оно замерло и в одно движение ушло на глубину.
— Пришел вернуть пистолет? — спросил он, тут же отвернувшись, как будто испугался, что я это увидел. Приклеился взглядом к экрану, где сейчас хороший парень верхом на лошади удирал от десятка плохих парней, собирающихся убить его.
Говорят, добро сильнее зла. Может быть. Непонятно только, почему добру так часто приходится драпать?
— Старший брат оставил тебе метку, — проговорил он. — Я так и знал, что ты его заинтересуешь.
— Метку? — насторожился я.
Бывший четха, не глядя на меня, мазнул костяшками пальцев по правой скуле.
Черт, не зря мне что-то такое почудилось, когда Ворон меня приложил. Знать бы еще, чем это мне грозит. В то, что от подобных вещей польза бывает, я ни капли не верил. Бонусы кулаком по морде не заколачивают.
— Тебе стоит быть осторожным. Я думаю, он хочет узнать, если ты умрешь, — сказал он. — Он хочет узнать об этом первым.
Мне это здорово не понравилось. Мне вообще не очень нравится, когда кто-то хочет знать обо мне больше, чем я готов рассказать. Может, это и паранойя, но она не раз мне жизнь спасала.