Такая разная Блу
Шрифт:
Мы остались в Рено на ночь: Тиффа и я в одном номере, а Уилсон в другом. Когда мы покинули полицейский участок, Тиффа приобняла меня и держалась поблизости во время ужина, периодически поглаживая то мою спину, то руку, словно на этот раз у нее не было слов. Да и ни у кого из нас не было. Ситуация была заковыристей, чем в книжке, ведь ее развитие влияло не только на меня, но и на моего ребенка, а также на женщину, которая хотела стать его матерью. Страх не мучал меня до того момента, пока мы не улеглись в постель, после долгого дня.
— Тиффа? — мягко позвала я.
— Хм-м? — голос был сонным, словно я выхватила ее из объятий Морфея.
— Что если она была монстром… ужасным человеком?
— Что? — На этот раз Тиффа ответила более живо, словно почувствовала, в каком смятении я нахожусь.
— Может ли это как-то отразиться на ребенке? Заложено ли это в генах?
— Дорогая. Прости, но я не понимаю, о чем ты. — Тиффа поднялась и потянулась к лампе.
— Нет! Пожалуйста, не включайте свет. Мне проще говорить в темноте, — взмолилась я.
Тиффа опустила руку, однако перевела на меня взгляд. Я могла чувствовать, как она смотрит на меня сквозь мрак. Я посмотрела на стену, так как размер моего живота не позволял много двигаться.
— Вы собираетесь усыновить этого ребенка. Вы говорили, что вам неважно, будет ли это девочка или мальчик. А также какого цвета будет его кожа. И я верю вам. Но что, если малыш будет слабым, эгоистичным или злым?
— Ты не обладаешь ни одной из этих черт.
На мгновение я задумалась.
— Не совсем так. Иногда я бываю слабой. Иногда эгоистичной. И хотя я не считаю себя злой, однако и доброй меня назвать нельзя.
— Ты намного сильнее меня. И намного самоотверженнее. И я не думаю, что эти качества могут сочетаться со злостью, — мягко произнесла Тиффа. — Не думаю, что это так.
— Но ведь моя мать… поступила плохо.
— Оставив тебя незнакомцу?
— Да. И ее кровь течет по венам этого ребенка. Готовы ли вы рискнуть?
— Готова. Но я не думаю, что это и впрямь большой риск, дорогая. Ты знала о том, что Джек диабетик? Однако тот факт, что мой ребенок мог унаследовать это заболевание, никогда меня не останавливал. А у меня в свое время были проблемы с зубами: они неправильно росли. К счастью, скобы сделали из меня красавицу. — В голосе Тиффы послышались смешливые нотки. — Так что, сложись обстоятельства по-другому, и мой ребенок мог унаследовать ужасные зубы.
— Эти вещи нельзя сравнивать, — возразила я, желая, чтобы она поняла, о чем я говорю. Тиффа плюхнулась на кровать позади меня и стала гладить мои волосы. Она была бы прекрасной матерью. Мне очень хотелось прижаться к ней и позволить успокоить себя. Но я, конечно, не стала этого делать. Я лежала неподвижно, стараясь не растворяться в ласковых руках. Тиффа гладила меня по волосам и говорила:
— Мы не знаем о том, какая жизнь была у твоей матери. Мы не знаем, чем она руководствовалась. Но посмотри на себя. Ты чудесная! И этого для меня вполне достаточно, Блу. Что если бы моя мама в свое время решила не усыновлять Дарси? Она никогда не видела его биологических родителей. И не знала о них ничего, кроме имен. Но она все равно любила его, возможно, даже сильнее всех, несмотря на все вышесказанное. А ведь его отец мог быть серийным убийцей.
— Уилсона усыновили? — Я была так шокирована, что мои слова были больше похожи на вопль. Забота Тиффы тронула мое сердце. Она легла позади меня и вновь стала поглаживать мои волосы.
— Да. Разве он не говорил тебе об этом? Мама с папой пытались забеременеть долгие годы. Дарси усыновили, когда ему был всего лишь день отроду. Процессу усыновления поспособствовала наша церковь.
— Нет… он ничего мне не говорил. — Мой голос дрогнул, и я прочистила горло, чтобы скрыть волнение.
— Когда Дарси исполнилось восемнадцать, он разыскал своих родителей. Его мать была твоего возраста, когда забеременела. Сейчас она замужем и у нее несколько детей. Она была счастлива повидаться с ним и узнать, что у него все хорошо. Его отец служил полицейским в Белфасте. Они с Уилсоном сразу поладили. Думаю, Уилсон общается с ними и сейчас. Дженни Вудроу и Берт Вэтли, кажется, так их зовут. Правда, я не помню девичью фамилию Дженни.
Я лежала в темноте и мысли в моей голове вертелись подобно вихрю. Надо мной точно сгрудились тучи. Я чувствовала себя обманутой. Уилсона усыновили. Усыновили! И он ни разу не обмолвился об этом. Ни мудрого наставления, ни одобрения, ничего, когда мы с Тиффой рассказали о своем решении. Ни фразы «усыновление — это замечательно, взгляни хотя бы на меня». Он просто промолчал.
Тиффа, судя по всему, не уловила «перемену погоды». Она больше ничего не сказала, и вскоре до меня донеслось ее мирное дыхание, свидетельствующее о том, что она уснула, лежа за мной. Мои бедра болели. Поясницу тянуло, лодыжки распухли, мне было крайне неудобно, а сама я была слишком беременна и слишком зла для того, чтобы спать.
Искупление, решение, откровение. Рено же таило в себе множество тайн. Я была готова отправиться домой.
***
Джек прилетел на медицинскую конференцию в Рено в пятницу утром, и Тиффа осталась с ним, оставив нам с Уилсоном мерседес. Они собирались вернуться домой в воскресенье вечером, что означало, что мы с Уилсоном будем находиться в эпицентре «бури» на протяжении восьми часов. Обвинения роились в моей голове, словно разъярённые пчелы, грозя вырваться на волю и зажалить Уилсона до смерти. Я сидела, погрузившись в угрюмое молчание, даже не смотря на историка и лишь изредка коротко отвечая на его вопросы. Уилсон был смущен и старался выяснить, что со мной не так, до тех пор, пока я не послала его куда подальше и он не остановил машину возле туалетов на шоссе. Сделав это, он повернулся ко мне и всплеснул руками.
— Что с тобой происходит, Блу? Я тебя обидел? Или тебе плохо? Что случилось, черт подери?
— Вас усыновили! — прокричала я и одновременно с этим из моих глаз брызнули слезы, да такие, которые обычно текут как из шланга и забивают нос. Я потянулась к бардачку, но чертов Уилсон тут же выхватил платок и стал вытирать мои щеки и успокаивать.
— У Тиффы слишком длинный язык.
— Она не знала, что вы умолчали об этом! Почему вы ничего не сказали, Уилсон?
— А разве это бы помогло тебе? — Уилсон вытер мне глаза, его взгляд был таким пронизывающим, а на лбу собрались морщинки.
В ярости я оттолкнула от себя его руки, открыла дверцу и вывалила свое неуклюжее тело из кабины, испытывая такую злость, какой не чувствовала никогда прежде.
Моя спина горела, шея ныла от боли, а сердце стучало так, словно волочилось вслед за автомобилем. Я устремилась к туалету, нуждаясь в пространстве и желая справить нужду. Я была на девятом месяце, как-никак.
Воспользовавшись туалетом, я принялась мыть руки. Взяв прохладное влажное полотенце, я вытерла тушь со щек. Выглядела я жалко. Опух даже нос. Я взглянула на лодыжки и едва вновь не заплакала. Я ведь была такой красивой и такой стройной. А еще я могла доверять Уилсону. Из глаз снова хлынули слезы, и я тут же промокнула глаза полотенцем, стирая их.