Такая разная Блу
Шрифт:
Я не смогла улыбнуться в ответ и быстро отвернулась. Это я была взволнованна. И не потому не могла перестать плакать, а потому что это произошло впервые. Старик сразу об этом догадался.
***
Мы хотели переждать дождь в машине, однако он все никак не унимался. Поэтому мы вернулись на шоссе и продирались сквозь дождь со снегом в течение следующих трех часов. В Боулдер-Сити снег почти никогда не шел, однако мы находились за много миль к северу от Лас-Вегаса, и в Рено снег был обычным делом. Однако в октябре снега все-таки не бывало. Моя тревога становилась тем острее, чем сильнее затягивалось
— Мне кажется, стоит поискать отель, в котором мы могли бы остановиться. Мы едем уже три часа, а то и больше, — вздохнул Уилсон, щурясь, чтобы разглядеть дорожные знаки.
— Мы не должны останавливаться, — взмолилась я, с новой схваткой что есть сил впиваясь в подлокотник.
— Почему? — Уилсон не смотрел на меня, так как был слишком увлечен дорогой.
— Потому что я не хочу, чтобы мой ребенок появился на свет в мотеле Super 8.
— Черт! — голова Уилсона тут же развернулась в мою сторону, а его глаза расширились от ужаса.
— Мне не больно. Не так больно. Просто не очень приятно. И это длится уже три часа. Нам нужно просто ехать дальше, и все будет в порядке.
Следующие три часа были самыми долгими в моей жизни. И в жизни Уилсона тоже. Во всяком случае, мне так кажется.
К тому времени, как за окном показались расплывчатые огни Вегаса, переливающиеся точно радуга на черном фоне, его губы побелели, а лицо выглядело изможденным. Схватки повторялись через каждые пять минут и стали более болезненными. Я понятия не имела, что это означает и как долго я еще продержусь. Но мы оба были слишком вымотаны, чтобы ехать домой и ждать. Если нам удастся добраться до больницы — это будет настоящим подвигом. Некоторые дороги были размыты водой и не освещались.
Наконец, мы въехали на стоянку, Уилсон вышел из машины и открыл дверь с моей стороны прежде, чем я успела отстегнуть ремень. Вместе мы дошли до родильного отделения, немного успокоенные тем, что нам все-таки удалось добраться сюда. Знаки на шоссе были нашими ориентирами в течение трех долгих часов. И я была уверена, что Уилсон вздохнул с облегчением, когда передал меня светловолосой медсестре, которая знала, что делать. Она проводила меня в кабинет, выдала больничную рубашку и сказала, что вернется через минуту.
Уилсон повернулся и направился к выходу. Следя за тем, как он уходит, я чувствовала, как в груди поднимается паника. Страх предал мне решимости.
— Пожалуйста, останься со мной. — Слова резко сорвались с моих губ, а лицо тут же залилось краской стыда. Но я не жалела о сказанном. Он замер на месте, его рука все еще лежала на дверной ручке.
— Пожалуйста. — Я не знала, услышал ли он последнее слово, так как закрыла глаза в ожидании ответа. Я боялась увидеть, как он съеживается или отводит взгляд, и боялась услышать извинения.
Но когда я открыла глаза, обнаружила, что он сидит подле меня. Его брови были сведены, а серые глаза смотрели на меня
— Ты уверена?
— Я не справлюсь в одиночку, Уилсон. Я не стала бы просить, но у меня больше никого нет. — Я прикусила губу, чтобы не опуститься до уничижительной мольбы. Выражение его лица смягчилось, волнение пропало из взгляда.
— Тогда я останусь. — Он взял меня за руку и крепко сжал. Его ладонь была большой и холодной, а на кончиках пальцев чувствовались мозоли. Мое облегчение было настолько сильным, что я рисковала потерять самообладание. Я обвила его обеими руками и благодарно обняла. Через несколько минут я почувствовала новую волну давления и боли.
Глава 21
Глубина
Приставленная ко мне медсестра то появлялась, то исчезала. Уилсон сидел у изголовья моей кровати, памятуя о моей застенчивости. Его взгляд был прикован к моему лицу, пока сестра осматривала меня и сообщала, что матка раскрылась на пять сантиметров, затем на шесть, затем на шесть с половиной. А потом все остановилось.
— Вы можете встать и пройтись немного? Иногда это помогает, — предложила она через час, когда стало ясно, что схватки не учащаются. Мне не хотелось ходить. Мне хотелось спать. И вообще отменить все это мероприятие.
— Давай, Блу. Я помогу тебе. Обопрись на меня. — Уилсон помог мне сесть и с помощью сестры облачиться в еще один больничный халат с завязками спереди. А потом мы стали ходить из одного конца коридора в другой, где я едва могла переставлять свои облаченные в больничные тапочки ноги, чтобы поспеть за Уилсоном. Когда боль становилась настолько невыносимой, что не позволяла двигаться, а ноги начинали дрожать от напряжения, едва удерживая меня в вертикальном положении, Уилсон заключал меня в свои объятия и клал мою голову себе на грудь, что-то нежно говоря, словно обнимать меня было для него самой естественной вещью в мире. И это действительно было так. Мои руки вцепились в его предплечья, я дрожала, стонала и без конца благодарила его. Когда боль отступала, и я восстанавливала дыхание, мы возобновляли свой путь, но стоило подступить новому приступу, я тут же снова повисала на Уилсоне.
— Расскажи мне историю, Уилсон. Можешь даже процитировать длинный скучный английский фолиант.
— Ух ты! Фолиант? Выучили новое слово, Ичхоук? — Уилсон крепко обнял меня, так как я стала на него заваливаться.
— Думаю, это вы научили меня, мистер Словарь. — Я старалась не поддаваться боли, пронизывающей меня насквозь.
— Как насчет «Повелителя мух»?
— Как насчет убить меня прямо сейчас? — выдавила я, стиснув зубы и благодаря Уилсона за то, что подыграл мне.
Я почувствовала, как дрожит от смеха его грудь под моей щекой.
— Хм-м, нам нужно что-нибудь реалистичное и депрессивное. Так, посмотрим… что тут у нас… как насчет «Айвенго»?
— «Айвенго»? Звучит, как русское порно, — устало пискнула я. Уилсон снова засмеялся, заглушая стон. Он так заботился обо мне и выглядел не менее измотанным, чем я.
— Может быть, я расскажу тебе историю? — предложила я, выпутываясь из его объятий и чувствуя, как боль отступает. — Это моя любимая история. Я не раз умоляла Джимми рассказать мне ее.