Take It With Me. (Ладонь, протянутая от сердца - 2).
Шрифт:
– Ну-у, хоро-ош, ну-у, Илья-а! Я же, правда, спросить хотел, - что, эти все мечи у тебя настоящие? И шлемы?
– Знаешь… о-ох-х… да-а… знаешь, самурай, я прощу, пожалуй, Юрке долг, я же из-за него с тобой познакомился, - Илья вытирает глаза, потом ещё разок хмыкает.
– Настоящие, конечно! Гришка, вокруг меня всё настоящее, я так теперь живу…
Я решаю, что мне надо запомнить эти слова Ильи, а сам снова спрашиваю, - интересно же:
– Из самой Японии?! Вау, тема! Мечи, надо же…
– Что-то из Японии, что-то в Москве куплено, есть там салон такой один…
Илья одним незаметным движением оказывается на ногах, - да, это, по ходу, «навыки»!
– тянет меня с дивана к подставкам с мечами.
– Мечи, Гришка, слово неподходящее. Их так америкосы
– Как красиво, Илья! Это ножны, да?
– Сая называются.
– А как это так? Как чёрное зеркало… И искры золотые! Вау…
– Лак. Ну, не простой, конечно, специальный, он практически ничего не боится, - ну, кроме открытого огня, - а так, ни жары, ни холода, ни воды, и долговечный, этому итомаки-но-тати триста лет. Ну, правда, он придворный, им и не бились, по ходу, но всё-таки…
– Триста лет! Сколько же он… Ой, извини, Илья, я не то хотел спросить, - и я тороплюсь спросить то, что хотел, а не про деньги, чтобы Илья чего не подумал!
– А зачем тут вот тоже замотано, сверху на ножнах, на сая, как и на рукоятке?
– Это тати, Гришка, их так носили, совсем по-европейски, видишь два таких… аси, кольца, это для обитори, а к ним уже шнур крепился, сагэо, и на перевязи носили, лезвием вниз. А катану, - Илья касается кончиками пальцев одного из мечей на подставке, и продолжает: - это самое известное, её носили за поясом, лезвием вверх. А на сая этого тати обмотка, - ито,– чтобы рукой придерживать, когда тати достаёшь, - на сая обмотка называется сая-ито, а на рукояти, - рукоять называется цука,– тут обмотка называется…
– Цука-ито? Правильно?
– Коофу дэс, - я в восхищении! Держи, только из ножен не доставай.
– Из сая! Да-а… тяжёлый… А что, Илья, в Японии прямых мечей не было? Как в Европе, например?
– Были, конечно. Кэн, например, - очень по-европейски выглядел. Кстати, японское спортивное фехтование так и называется до сих пор, - кэн-до, путь меча. Да и вообще, много было прямых мечей, их все обычно называют цуруги, но это всё очень старое оружие, к десятому веку почти и забытое. Оружие древних Богов и героев… Ямато Такэру, был такой, - отец нации. Ещё это оружие называют тёку-то, так и переводится, - древние мечи. То, – это слово-суффикс, холодное оружие, обычно длинное… Вот есть такие «Три Сокровища», - Меч, Зеркало и Ожерелье из драгоценной яшмы, - это священные реликвии Императорской Семьи и всей нации, от светлой богини-прародительницы Аматэрасу, - так вот меч, что скорее всего, там именно такой, - кэн.
– Почему, - скорее всего?
– зачарованно спрашиваю я.
– Кому ни попадя к священным вещам доступа нет, Гришка. Мало кто его видел, а кто видел, - молчат…
– Илья, ты всё про это знаешь, да? Как что называется?
– Кое-что. Да всё и не упомнишь, - детали ножен-сая, это почти двадцать названий, а сама сугата
– Да ну! Ничо себе…
– Да ну… Высокомерная улыбка появляется на моих чётко очерченных губах! Зуб даю. Смотри, - Илья берёт с общей подставки, - а интересно, как она называется?
– довольно небольшой такой… не знаю уже, что именно, но гораздо меньше, чем этот тати, что у меня в руках, достаёт этот новый, и правда, не очень длинный… клинок из ножен, - сая!
– отделанных как бы под берёзовую кору.
– Вот, например, вакидзаси, второйто издайсё, парного набора клинков самураев, смотри…
– Я… Бли-ин, я и не думал, что они такие красивые!
– Да. Вот эта часть острия-кисаки называется по-японски фукура, так у неё пятнадцать разновидностей! Это главные, а так-то больше, и каждая по-своему называется. А линий закалки, я и сам не знаю, сколько, - в каждой школе свои были, и у каждой есть своё специальное название. Это вот черта такая вдоль полосы клинка, она твёрдую закалённую часть клинка, лезвие, - м-м, якиба,– от более мягкой и гибкой части, - дзихада,– отделяет… А линия эта, -хамон… - Илья замолкает, смотрит как бы сквозь меня, на губах, - и правда, очень красивых, - лёгкая улыбка, и он ими чуть шевелит, будто шепчет что-то сам себе, а в глазах такие же искры, как и на чёрном зеркале ножен-сая того меча-тати, что я продолжаю осторожно, на весу держать в руках, - только на зелёном фоне у Ильи в глазах эти искры, и тоже, будто золотые…
– А… а он острый?
– сглотнув, спрашиваю я, мне хочется, чтобы Илья говорил и говорил со мной…
И он, встрепенувшись, отвечает:
– Очень. Погодь, самурай! Ща-ас…
Илья опять очень быстро, - он на секунду у меня в глазах даже как-то размазывается, как в мультиках!
– срывается, ищет что-то в куче книг на письменном столе, - тоже, кстати, немаленький, - и достаёт старую газету. Потом правой рукой тоже как-то очень быстро и ловко перехватывает рукоять… цука, - да, цуку короткого вакидзаси, отводит его вправо и вниз, а левой рукой взмахивает газетой, она раскрывается, как платок. Илья бросает на меня короткий взгляд, потом машет мне подбородком, - мол, подальше чтобы я встал, - и я с опаской отхожу подальше, а тати прикладываю себе к боку.
– Так, Илья?
– Угу… Улан! Шёл бы ты… на место. Иди, иди, кавалерист лёгкоконный!
Во собака! Ваще, блин, супер! Тема. Совсем по-человечески покачав головой, довольно строго глянув на нас с Ильёй, Улан уходит в прихожую, оттуда слышится, как он всем весом валится на свою подстилку на полу, - да-а, собака!
– куда там наш Малыш, надо будет обязательно Егорке рассказать, какие псы у людей бывают…
– Вот, самурай, но смотри, это дома я только для тебя показываю, эксклюзивно, - этого Стаська не любит у меня…
Вот вроде и пустяк это, - то, что Илья сейчас сказал, да ну, что особенного, - а я чувствую, что снова краснею от удовольствия. Да, - это парень! Щас, наверно, он мне покажет… И он показывает. Взмахнув левой рукой, Илья этим взмахом руки вверх выпускает газету, она, шурша, неуклюжей странной бабочкой взмывает к потолку, складывает там свои несуразные квадратные крылья, и стремительно пикирует на пол. Стремительно? Да ну! Вот Илья, вот он стремительно!
– С-с-с!
– и вакидзаси, молнией сверкнув под ярким верхним светом, преломив его ледяными бриллиантовыми гранями и рассыпав по всей комнате, слившись в смертельно опасную, шелестящую и блестящую дугу, снизу справа пролетает сквозь газету! СКВОЗЬ! Она даже не изменяет движение от этого, только падают уже две газеты, - пополам! А Илья, - тут уж я совсем не успеваю заметить, как и когда!
– перехватив вакидзаси уже в обе руки, и снова!
– сверху вниз, слева направо: