Такое короткое лето
Шрифт:
Сразу же после этого выступления в райкоме партии и райисполкоме прошло совещание, на котором решали, кого считать кулаком. Мнение было единодушным: того, кто не хочет вступать в колхоз. Зиновьев участвовал в этом совещании и его позиция не отличалась от остальных. Но одно дело, когда речь идет о кулаке, как об отвлеченном понятии, и совсем другое, когда это касается конкретного человека, смотрящего тебе прямо в глаза. Один такой взгляд Зиновьев, наверное, не забудет до конца жизни. И случилось это в Луговом уже в пору его председательства.
Луговое оказалось одним из последних сел, не охваченных коллективизацией. И когда председатель райисполкома, вызвав к себе Зиновьева, спросил, почему в деревне еще не создан колхоз, тот ответил:
— Не можем найти председателя.
— Вот ты туда и езжай председателем, — заявил глава районной народной власти. — Портить сводку темпов коллективизации я не позволю никому. — И, уже смягчившись, добавил: — Деревня там хорошая, наладишь дело, вернешься в район.
Собрание по организации колхоза и выборам председателя прошло в Луговом спокойно. Люди уже знали, что ожидает несогласных, поэтому никто не выступал против и всего лишь двое отказались вступить в колхоз. Через три дня их вместе с семьями сослали в Нарым. Неприятная история случилась позже, когда с крестьянских дворов стали сводить скот под одну крышу.
Крестьянин Сероглазов наотрез отказался отдавать свою кобылу, которая была на сносях. Эту кобылу он купил год назад и все в деревне знали, как бедствовали Сероглазовы, собирая на нее деньги. И вот теперь, когда сбылась мечта, можно сказать, всей жизни, кобылу потребовали отдать. Жене Сероглазова до того стало жалко саму себя, что она закричала в голос:
— Господи, за что же мы терпели-то столько лет?! За что же отказывали себе во всем?
И она начала поносить колхоз последними словами. На ту беду в деревне оказался уполномоченный ГПУ Крутых. Это был двадцатилетний парень, работавший в органах всего два года. Ему не довелось встречаться с врагами советской власти на поле боя во время гражданской войны. Но он знал, что и после нее у советской власти осталось немало врагов. Они лишь затаились и стараются втихомолку вредить везде, где могут. Вот и та же Сероглазова до сих пор скрывала свое истинное лицо. А теперь оно открылось. Крутых вспомнил наставление: бдительность и еще раз бдительность! Враги существуют в каждой деревне, в каждой организации. Надо только уметь выявить их.
Услышав, как поносит колхоз Сероглазова, Крутых тут же арестовал ее. Сероглазова была в истерике. Крича и плача, она попыталась вырваться от Крутых и даже укусила его, когда тот схватил ее за руку. И тогда он резко завернул ей руку за спину. Она вскрикнула от боли и пришла в себя. В это время к ним подошел Зиновьев. Он хотел заступиться за женщину, но побоялся, что его могут обвинить в сочувствии вредителю. Это тоже расценивалось, как преступление. И Зиновьев промолчал. Сероглазова посмотрела на него глазами, полными ужаса, и еле слышно произнесла:
— Господи, что же это делается? На родной земле мы хуже чужих.
Зиновьев понял, что Сероглазова во всем винит его. Ведь именно он олицетворял собой коллективизацию.
С тех пор прошел почти год, а он и сегодня не может забыть взгляда этой женщины. В ее глазах был особенный страх. Он не имел ничего общего с испугом зверька, попавшего в капкан. Ему показалось, что он прочитал в них страх за всю деревню, за всех людей.
Вечером к Зиновьеву пришел муж Сероглазовой. Когда арестовывали жену, его не было дома, он ездил с колхозными мужиками за сеном. Сейчас его колотила мелкая дрожь.
— За что? — спросил Сероглазов и тяжело опустился на табуретку.
— За длинный язык, — ответил Зиновьев, посчитавший, что нужно сказать правду. Ибо только она в этой ситуации может привести человека в нормальное состояние.
— Выходит, теперь мы не можем и говорить, — произнес Серо-глазов и, поднявшись с табуретки, вышел из комнатушки, заменявшей Зиновьеву колхозную контору.
На следующий день Крутых арестовал и Сероглазова. Ведь именно он не хотел отдавать свою кобылу в колхоз. Чекист рассудил, что оставить такой поступок без наказания невозможно. Это даст повод для саботажа колхозного строительства. Через две недели суд приговорил Сероглазовых к четырем годам заключения. Троих ребятишек, оставшихся у них в деревне, отправили в детдом. Не повезло и кобыле, из-за которой начался сыр-бор. Через несколько месяцев, заболев сапом, она пала.
За год председательствования во взглядах Зиновьева многое изменилось. Он стал часто вспоминать своего отца, старого мудрого крестьянина, умершего во время гражданской. Тот, говоря о земле, не переставал повторять: земля, как и женщина, любит ласку. Не каждый умеет с ней обходиться. Теперь Зиновьев убедился, насколько был прав отец.
Как ни противился Зиновьев признаться самому себе, но выходило, что зажиточный крестьянин знает землю лучше, чем бедняк. Он и зажиточным стал потому, что умел на ней работать.
Многих потеряла деревня с начала коллективизации. Тех, кто не хотел вступать в колхоз, раскулачили. Но и тех, кто вступил, не щадят, беспощадно карают за всякую провинность и даже без провинности. Пример тому — Сероглазова. Сдали у бабы нервы и угодила в тюрьму, да еще утащила за собой мужа. И никто при этом не спрашивает его председательское мнение. Зиновьев до сих пор был убежден, что ни Ефимов, ни его сыновья не имели никакого отношения к сапу в конюшне. Но попробуй заступись за них. Скажут — покрываешь вредителей. С первых дней вся колхозная жизнь стала держаться на страхе. А страх, как известно, плохой помощник во всех делах.
Вместе с тем, Зиновьев не сомневался в колхозном строе. Он свято верил в то, что без него не построить социализм. И делал все, чтобы его колхоз был лучше других. Но получился он не таким, каким его хотел видеть председатель. На крестьянской пашне распахали межи, скот свели под одну крышу. Но оказалось, что одного этого для настоящего колхоза слишком мало. Кто плохо работал на своей земле, тот так же работает и на колхозной. Трактора и удобрения, о которых говорил товарищ Сталин, в Сибирь пока еще не поступили и, по всей вероятности, поступят не скоро. Во всяком случае, в их колхоз.
Убрав урожай, Зиновьев обнаружил, что деревня в целом собрала зерна гораздо меньше, чем год назад, когда крестьяне вели хозяйство единолично. А ведь посевы пшеницы даже расширили. Причину неудачи он видел в том, что при организации колхоза многое оказалось непродуманным. Это касалось и оплаты труда, и размеров обязательной сдачи продукции государству, и того, что может держать колхозник на своем дворе. А тут еще этот страх, эти повсеместные поиски вредителей. Год назад ему самому казалось, что вести себя с классовым врагом, каким является кулак, по-другому просто нельзя. Но сейчас он думал о том, что жестокость может только озлобить людей, породить ответную жестокость. Он не исключал, что колхозный амбар мог поджечь кто-то из обиженных.