Такова спортивная жизнь
Шрифт:
— Что сегодня со всеми стряслось?
— Вы пьяны, — сказала она. Она смотрела на меня спокойно, стараясь изобразить отвращение.
Я сам доковылял до кухни и лег в кресло.
— У вас глаза совсем красные. Кровью налитые, — говорила она.
— Это от сотрясения мозга, сударыня.
— Вы что, дрались? И на лбу синяк. — С минуту она смотрела на меня, может быть, надеясь обнаружить еще что-нибудь и понять, в чем дело. Она не знала, как себя вести. — У вас на переносице синяк.
— Можете мне про это не рассказывать. Я и так чувствую.
Она принялась с шумом выдвигать ящики, заглянула в буфет, а потом подошла и сунула мне в руку чашку. Я протянул другую руку, нащупал ее пальцы и таблетки.
— Ну, давайте. Целых четыре.
— Две сейчас, — сказала она, поджав губы. — Остальные возьмете потом, если не поможет.
— Очень похоже на вас: если не поможет. Почему не взять сразу четыре, чтобы наверняка помогло?
— Каким вы вдруг стали героем и храбрецом… и все потому, что вас стукнули по голове.
Я не ответил. Она подождала, пока я запью, и сполоснула чашку под краном. Вода рычала. Она села напротив.
— Заходил Джонсон. Этот ваш приятель.
— Я видел его на улице. Он вбил себе в голову, что вы почему-то его недолюбливаете. Правда странно?
— Он, по-моему, думал, что я вас где-нибудь прячу. Заявил, будто ему сказали, что вы здесь.
— Ему так и сказали. Давно он приходил?
— С час назад. Он, наверное, не в себе, а то с чего бы ему ждать столько времени. Разве не так? Не понимаю, зачем он вам.
— Он то же самое говорит про вас. Никак не может понять, почему я не ухожу отсюда.
Минуту она молчала, не зная, что сказать.
— Лучше бы вы завели приятелей одного с вами возраста, — ответила она наконец.
— Я завел.
— Пусть бы работал. Он еще не такой старый, чтобы не работать.
— Со мной заключили контракт.
Я сказал это без всякого выражения. Она удивленно повернулась ко мне. Как всегда поздно вечером, она выглядела усталой. Ее глаза, и всегда-то мутные, сейчас вообще исчезли. Пустые дыры.
— Хотите чаю? — спросила она.
— Вы не слышали, что я сказал?
— Слышала. Вы рады?
— Скажете сами, когда угадаете сколько.
— Я ничего в этом не понимаю… ваш Джонсон так волновался, будто дело шло о целых тысячах. Я его не слушала. Да оно и к лучшему.
— А ну его! Угадайте, сколько я стою.
— Не знаю. Я ничего не понимаю в регби.
— Я знаю, что не понимаете. Просто угадайте, сколько я, по-вашему, могу стоить. Сколько в меня вложено наличными?
— Мне, правда, трудно сказать. Будь моя воля, может быть, вам. пришлось бы еще приплачивать.
Я закинул голову за спинку кресла, чтобы мне было ее видно, и засмеялся.
— Шутите, — сказал я.
— Шучу.
— Я знал, что вы такая, если стащить с вас эту маску.
Она улыбнулась по-настоящему.
Я снова посмотрел на нее. Я никогда не замечал, какая она. Она не хотела, чтобы ее замечали. Вся ее жизнь, сколько я ее знал, только в том и состояла, чтобы сделаться как можно меньше и незаметней. Сжаться так, чтобы жизни уже не оставалось. В этом была ее цель. В точности противоположная моей. Это меня больше всего выводило из себя. Я хотел, чтобы настоящая миссис Хэммонд выпрыгнула наружу, как она почти выпрыгнула в эту минуту. Жизнь кинула ей столько плохих карт, что она больше не хотела иметь с ней дела. Она сдалась и сложила руки. Я ненавидел ее за это. За то, что она меня не видела, за то, что она не хотела видеть, что я могу ей помочь. Все было плохо. И я тоже. Все безразлично. И я тоже.
— Будете угадывать? — спросил я: мне хотелось ее поразить.
— Нет, — она покачала головой.
Я подождал, чтобы она могла передумать.
— Ладно, скажу, раз вы такая мастерица отгадывать загадки. Пятьсот фунтов.
Она засмеялась легко и неожиданно. Я никогда раньше не слышал ее смеха.
— Не верите? — спросил я.
— Нет.
— Если подойдете ко мне, я покажу вам чек со всеми подписями и с числом.
Я протянул ей бумажку, она взяла.
— Видите, пятьсот, буквами и цифрами, — сказал я, пока она читала.
Она немножко подержала чек в руке, потом отдала назад.
— Что вы про это думаете?
Она думала, что я слишком ликую.
— Очень хорошо.
— Вы как будто не рады.
— Что же мне, вскочить и танцевать?
— Зачем вы так говорите? Это на вас не похоже.
— Не очень-то тяжко вы трудились, чтобы получить этот чек.
— Пусть будет по-вашему. Забудем про чек, если из-за него начинаются такие разговоры. Я попробую пойти к себе. В темноте мне станет легче — особенно под этот ребячий визг… Вам надо было обрадоваться, — прибавил я, не удержавшись.
— О них не заботятся… родители не заботятся. Позволяют ребятам играть всю ночь напролет, лишь бы домой не приходили.
— Сегодня в «Мекке» обо мне поплачут. Полагается ведь угостить всех и каждого. Старик Дикки! Видели бы вы, как он позеленел, когда Торп сказал ему, сколько я получил. Не будите меня утром, миссис Хэммонд, может быть, я уже буду мертв. — Я нарочно с трудом тащился по лестнице, чтобы посмотреть, решится она мне помочь или нет. Она растерянно стояла посредине кухни. Не знаю, может быть, она хотела, чтобы я покатился вниз. — Да, кстати, — сказал я, — Уивер говорил сегодня о вашем муже. Рассказал мне, как его убило.
— Да?
— Я это просто так сказал. Может, не надо было, тогда простите.
Некоторое время я лежал в постели и из-за боли не мог заснуть — я перелистывал «Тореадора», читал, как он заставлял зрителей охать на каждый свой чих, и ждал, чтобы она перестала плакать на кухне. Она, наверное, ненавидела меня за то, что я так легко получил эти деньги. Эрику пришлось умереть, чтобы завод заплатил ей каких-нибудь две сотни. А этот тореадор кричал на толпу. Он выводил их из себя, а потом выкидывал какой-нибудь такой номер, что они тут же готовы были лизать его пятки. Потом я услышал за дверью ее голос.